Алексей Пантелеев - Республика ШКИД (большой сборник)

В один из понедельников два старших класса школы ходили в кинематограф — в «Олимпию», что на Международном проспекте. Смотрели какой-то чепуховый американский боевик с традиционными ковбоями, драками, погонями и поцелуями. Янкель и Пантелеев вернулись из кино возбужденные.

— Эх, мать честная, — вздохнул Янкель, — так бы и поскакал через прерию с баден-паулькой на затылке и с маузером в руках.

— Да, — ответил Пантелеев, за последнее время переменивший желание стать режиссером на решение сделаться киноартистом. — Да. А я бы сейчас… знаешь… я бы хотел в павильонной ночной съемке пришивать из-за угла какого-нибудь маркиза.

— Очень уж мы долго идею свою осуществить не можем, — снова вздохнул Черных, — да и забыли о ней.

— Эх, Одесса-мама… А знаешь что? Не лучше ли нам в Баку поехать? Там Перестиани…

— Нет, он не в Баку. Он в Тифлисе. Впрочем, съездим и в Баку. И в Тифлис смотаемся. Погоди, вот скопим два червонца…

— А сейчас что? Не могу я, Янкель, ждать… Честное слово.

— Дурак. Нервный какой! Что же делать — без гамзы ведь далеко не уедешь. Здесь нам, что ли, фильмы ставить?

Ленька Пантелеев вдруг просиял.

— Идея! — вскричал он. — Почему бы нам не устроить свое кино?!

— Ты что, с ума сошел? — сочувственно полюбопытствовал Янкель.

— Нисколько. И тебе не советую с ума сходить, а лучше послушай…

— Слушаю, — сказал Янкель.

Во всех классах висели небольшие плакатики, написанные от руки акварельными красками:

Шкидцы недоумевали. Никто не знал, чья это выдумка, что это за «Шкидкино», все непонимающе переспрашивали:

— Шкидкино? Что за черт? Ты не знаешь?

— Не знаю. Витя, наверно, аппарат где-нибудь выкопал.

— Волшебный фонарь, должно быть.

— Не… Это юнкомцы туманные картины — анатомию всякую — показывать будут.

— Анатомию! Дурак! При чем же Пупкин и анатомия?

— Пупкин? Пупок…

— Ну и еще раз дурак!

— А я так думаю — все это для бузы сделано, издевается кто-нибудь, вот и все…

— Посмотрим.

До пятницы Шкида находилась в неведении. В пятницу вечером еще с семи часов в Белый зал потянулись шкидцы. Зал был полуосвещен. Сцену закрывал темный занавес, и за него до поры до времени никого не пускали. Когда кто-нибудь пытался приоткрыть занавес и заглянуть вглубь, сердитый голос Пантелеева, находившегося где-то за кулисами, тотчас окрикивал:

— Куда лезешь? Тегпенья нет подождать, что ли? Бгысь!

Ровно в восемь часов на авансцену за занавес вышел Янкель.

— Товарищи, — сказал он. — Прошу внимания. Сейчас вы увидите фильму «Пупкин у разбойников» — первую постановку объединенного треста «Шкидкино». Просьба соблюдать тишину, так как до сведения Викниксора не доведено, а он, как вам известно, находится в двадцати ярдах отсюда. Прошу подняться на сцену, где временно помещается наш кинотеатр.

Проговорив это, Янкель распахнул край занавеса. Шкидцы полезли на сцену. Там было совершенно темно. За кулисами слышались постукивания молотка и ругань Пантелеева.

— Что за буза? — прошептал кто-то. — Где же тут кинтель?

Кто-то выразил сомнение в реальности кино, кто-то заскулил:

— Ну что же, начинайте!..

В этот момент на одной из стен сцены вспыхнул квадратный глазок дюйма в три в длину и ширину. Шкидцы радостно заголосили.

— Гляди-ка! И правда… Зажглось!

Кинематограф Пантелеева и Янкеля отличался своеобразным устройством. Экрана как такового не существовало. Через проекционное окошко проходила длинная бумажная лента с отдельными «кадрами» — рисунками, освещаемая сзади сильной электрической лампой. Смотреть приходилось отходя от глазка не дальше чем на два-три шага…

Но шкидцы не были требовательны, а кроме того, зрелище, устроенное сламщиками, было тем конем, которому в зубы не смотрят. Поэтому сдержанными, но единодушными аплодисментами встретили шкидцы первый титр:

Дождавшись, чтобы все прочли эту надпись, Пантелеев передернул ленту дальше. Следующий «кадр» изображал толстую физиономию человека, под которой красовались стихи:

Прекраснейший в мире человекВызывает всюду смеха стон.С соломенной шляпой на головеВылезает Пупкин Антон.

Дальше был изображен Пупкин, сидящий на скамейке сада за чтением газеты.

Как-то в сумерки, летом,Лет тому пять назад,Захватив от скуки газету,Забрался Антоша в сад.

На увлекшегося чтением Пупкина набросились вылезшие из кустов разбойники. Связав беднягу вдоль и поперек толстенным канатом, они стащили его в свое логово и, бросив в подвал, ушли. Пупкин различными ухищрениями, какие часто практикуются в детективных фильмах, выбрался на волю и —

Снова Антон Митрофанович Пупкин,Щеки надув и поджавши губки,Свободен, беспечен, могуч и здоров,Как двадцать быков и пятнадцать коров.

Демонстрация «фильмы» тянулась не более трех минут, но шкидцы были в восторге. Выразив свои чувства аплодисментами, они уже собирались расходиться, когда «экран» снова вспыхнул, извещая, что «сейчас пойдет видовая из жизни школы Достоевского». «Видовая» оказалась удачно зарисованными Янкелем сценками школьной жизни в различных ее моментах — в классе, в столовой, в спальне, за пилкой дров — и отдельными типами халдеев и шкидцев.

Ребята расходились, очень довольные сеансом.

— Вот это я понимаю, — говорил Купец, — это тебе не Юнком!

Через два дня Шкидкино поставило новый фильм — «Пупкин попадает в лавру», — в котором остроумно показывались приключения Пупкина среди преступного мира Петрограда.

Программа менялась каждые два дня… Однажды, когда режиссер и сценарист находились в «кинотеатре» за просмотром только что изготовленного фильма «Антон Пупкин в прериях», Янкель сказал:

— Знаешь что, а мы бы могли извлекать пользу из своего кино!