Олеся Велецкая - Черное и черное
И пока он был еще цел, пока ее тело не разрушило само себя, она решила попрощаться со своим миром и со всем, что ей было дорого. Она решила сделать последнее, на что она была еще способна сделать для них для всех и для себя. Сейчас она искала в себе любовь, которой никогда не испытывала. И отдавала всё, что находила, нежность, тепло, тоску, одиночество, всем кого помнила, всем кого любила и уважала, презирала и ненавидела, молодым и старым, красивым и уродливым, Она отдавалась сейчас всем сразу и каждому в отдельности мертвым мужчинам ее мира и Ульриху. И чувствовала себя вселенской шлюхой, но почему-то не чувствовала унижения и грязи, почему-то она чувствовала облегчение и очищение. Она сняла со своего тела весь волевой контроль, тело сейчас жило само по себе, она сама по себе, запершись внутри и прощаясь с ними со всеми, проходящими через ее чувства, целуя, лаская их, и каждому, шепча в ответ на шепот их крыльев: «Любимый, прощай навсегда. Любимый, навсегда. Прощай.» Если бы Ульрих не остановился, возможно, это была бы лучшая ночь в его жизни, и худшая в ее. Но, он остановился. И остановил ее безумие.
Белые крылья исчезли, освободив ее душу. Исчезли как черная тьма Существ. Моментально, вникуда, и все сразу. Очнувшись, она приподнялась с земли и с ужасом посмотрела на него. И ее окатило холодной волной его бешенства. Он не знал, что она отдается и ему тоже. Он понял только, что она отдается не ему, использует его. И это его разозлило. Она не могла понять почему, она ведь только уступила его дневным инстинктам, она ведь видела, как мучает его эта животная неудовлетворенность, и решила, что их биологические инстинкты могут помочь друг другу. Но сейчас он нещадно давил в себе половое влечение к ней и она видела, что он собрался встать на ноги. Только не уходи. Только не бросай меня. — молча взмолилась Эрта. — Пока ты здесь, они не вернутся. Если они не вернутся сейчас, они не вернутся никогда. И через мгновение она уже стояла на коленях, возле него, не давая ему подняться. Целуя и лаская всеми известными ей способами уже только его, Ульриха. Оргазма они достигли почти одновременно, как ни странно это было, учитывая, что они почти незнакомы, не знают ни друг друга, ни тем более особенностей организмов друг друга. И, тем не менее, их тела почему-то органично и гармонично слились на одной волне. А потом он ушел. И она ничего ему не сказала. Потому что знала, что он не хочет, не только слышать ее, но и видеть.
И теперь, одеваясь, она пыталась решить, как ей быть дальше. Она чувствовала себя заново рожденной. Но чувствовала, что ее перерождение тяжело далось Ульриху. Она измучила его, того не желая. Но, что случилось, то случилось. Этого уже не изменишь. Хотя… но, она отшвырнула от себя даже простое предположение, что можно изменить его чувства. Она достаточно причинила ему неприятностей. Трогать еще и его волю или эмоции было бы отвратительной чудовищной мерзостью. Все, что она могла сделать для него в качестве благодарности — это освободить его от себя, оставить его в покое. Собирая свои вещи по кустам, она увидела зайцев, которых он принес из леса. Костер еще не потух. И ей пришла в голову новая мысль. Она взяла зайцев и пошла к реке, чтобы ободрать шкурки и разделать тушки.
Снимая шкуры, а потом моя в озере тушки, она сидела у воды, опустив в нее руки, и поначалу не думала ни о чем. Просто наслаждалась ощущениями чистой прохладной воды на своей коже. А потом начала думать, почему он остановился, почему он чувствовал себя обманутым? Неужели ему было не все равно, почему и ради чего, она решила заняться с ним сексом? По-видимому, нет. По-видимому, он чувствовал к ней нечто большее, чем половое влечение. Но почему? Он знает ее три дня. И она совсем не отвечает категориям людей этого мира. Как он мог чувствовать к ней что-то другое? И она ничего не обещала ему. А потому не обманывала. Конечно, она обманула его ожидания. И в общем-то, она знала, что обманывает их. Но, она не думала, что он придает им такое серьезное значение, что готов проигнорировать ради этого биологические веления своего тела. Поэтому и она не придавала им серьезного значения в построении своих дружеских отношений с ним. Свои ожидания она тоже обманула. Никакой дружбе между ними уже не было места.
Когда она вернулась, рыцарь уже оделся и спал, прислонившись к Грому, который лежал, поджав под себя ноги. Большие темные выразительные глаза лошади осуждающе смотрели на Эрту.
— Извини, — прошептала ему она.
— Я знаю, что поступила плохо. Последнее время я очень часто поступаю плохо. Наверное, я очень, очень плохая. И ты можешь меня осуждать. Но, я не хотела причинить ему вред, правда.
— Ты мне веришь? — спросила она коня.
Он не верил. И она себе не верила. Конечно, вреда то она Ульриху причинять не хотела. Но, по-честному, ей было все равно, причинит ли она ему вред или нет. Теперь ей не было все равно. И теперь ее это мучило.
Она осторожно залезла в сумку Ульриха в поисках приправ. Но, там не было ничего такого, кроме соли. Она обмазала ею куски зайцев и нанизала их на очищенные ножом прутики. Потом она пошла в лес. Она видела там дикий чеснок и еще несколько трав, которые можно было бы использовать в качестве приправ. Вернувшись, она измельчила травы и обсыпала ими мясо. Потом обмазала мясо глиной и воткнула прутики вокруг костра. Пока мясо готовилось, она сидела возле костра и смотрела на огонь. И думала, что возможно, она тоже чувствует теперь к Ульриху нечто большее, чем просто симпатию к довольно удобному спутнику. Может быть, что-то и сломалось в ее разуме, раз ее, которую никогда особенно не влекло к мужчинам даже ее мира, влечет к дикому древнему человеку, почти животному. Но, животным она его не считала. Не могла. Он им не был. Его разум был слишком пластичен, не взирая на прочность, для животного. Его разум держался не за консерватизм примитива, чтобы оставаться крепким, он просто сам по себе был очень крепким и сильным и развивался за счет приятия нового.
Когда ароматный запах мяса, донесшийся из костра, сказал ей, что оно готово, она вытащила несколько палочек, разбила запекшуюся глину и вытащила мясо. Но потом, подумала, достала из пояса пакет для научных образцов и вытащила из костра все палочки. Несколько кусков мяса она съела, а остальное сложила в пакет. И крепко завязала его поводьями Грома. Посмотрела на коня и сказала:
— Не ешь.
Конь с отвращением посмотрел на пакет и безразлично отвернулся. Потом склонил голову и притворился спящим. Вот ведь вредный, — подумала Эрта. И перевела взгляд на рыцаря. Он спал, его чистые волосы, пахнущие мыльнянкой, упали на его лицо, закрывая его от нее. Она прислушалась, спит ли он на самом деле? Он спал. И она осторожно опустилась на четвереньки возле него. И осторожно дотронулась до его волос, убирая их с лица.
