Густав Эмар - Форт Дюкэн

— Да… так.

— Вы почему-то не хотите сказать мне? У старика одну минуту на самом деле был смущенный вид, но он возразил с живостью.

— Вовсе нет. Мой вопрос сильно удивил вас, но в колонии все идет плохо… и невольно держишься всегда настороже.

— Это отчасти справедливо, но зло в небольших размерах существует везде и бороться с ним очень трудно. Отец Анжелы молча печально покачал головою.

— Сколько времени живете вы в форте Дюкэне, капитан?

— Больше двух месяцев.

— Перед этим вы провели несколько месяцев в Квебеке?

— Да.

— И вы ничего не знаете о том, что здесь происходит?

— Очень мало, и я был бы очень рад пополнить скудный запас моих сведений. Сказать вам правду, все, что я вижу здесь, мне представляется в очень печальном свете.

— Да, это правда, — отвечал старый охотник с горечью, — а между тем, это самая богатейшая страна Новой Франции. Из нее можно было бы сделать великолепную колонию.

— А кто виноват, что она находится в таком плачевном состоянии?

— Все мы понемножку, — отвечал сухо старик.

— Я не понимаю вас.

— Так и должно быть; но я в нескольких словах расскажу вам всю суть дела. Кроме того, вам нелишне все это знать еще и потому, что вам предстоит провести довольно продолжительное время в этой стране.

— Я буду вам очень благодарен, если вы хоть немного откроете мне глаза. Вы все это должны знать гораздо лучше, чем кто-либо другой, благодаря тому, что, наверное, уже многие годы живете в колонии.

Двусмысленная улыбка скользнула по губам старика при этом прямом вопросе.

— О! — продолжал он равнодушно, — первый встречный мог бы рассказать вам ровно столько же, сколько и я… ну, да не в том дело, выслушайте меня, прошу вас.

Капитан с гораздо большим удовольствием предпочел бы разговаривать с молодой девушкой, которая вошла в эту минуту в комнату и принялась накрывать на стол. Но Изгнанник затронул слишком серьезный и интересный для него вопрос и он не только покорно, но даже с величайшим вниманием стал слушать объяснение своего более опытного собеседника.

— Вы затронули очень серьезный вопрос, граф, и такой несчастный, как я, человек, исключенный, так сказать, из общества, не имеет, собственно говоря, права рассуждать об этом, — отвечал он печально. — Но тем не менее я постараюсь исполнить ваше желание. Прежде всего я должен сказать вам, что в Канаде, во всех слоях, составляющих ее население, вы найдете ту же развращенность нравов, ту же жадность и ту же порочность…

— Что такое? Да неужели же все это процветает даже и в этой несчастной стране?

— Милостивый государь, мы идем по скользкому пути и стремимся к упадку, все это, к несчастью, слишком очевидно. Поверьте мне, не пройдет и десяти лет, как эта богатейшая колония, названная Новой Францией, за которую мы пролили столько драгоценной французской крови, не будет принадлежать нам и вся целиком перейдет в руки англичан.

— Наши враги, правда, могущественны; они уже давно льстятся на наши владения и с упрямством, свойственным их нации, неутомимо продолжают вытеснять нас отсюда, но…

— Да, англичане упрямы. Их не останавливает неудавшаяся попытка, и они возобновляют ее при первой возможности; но если бы нам приходилось сражаться только с одними ими, им никогда не удалось бы победить нас. Наши самые опасные враги здесь — посреди нас.

— Я вас не понимаю! Что вы хотите этим сказать?

— Прежде всего: кто едет к нам сюда в качестве колонистов? Развращенные мужчины и легкого поведения женщины — по большей части. Во главе управления колонией стоят люди, разорившиеся в Европе благодаря невоздержанной жизни и явившиеся сюда для поправления своего состояния, как они выражаются сами, и для достижения этого результата они пользуются всевозможными средствами: они берут деньги от кого попало, нисколько не заботясь о способе их добывания, — они приносят все в жертву своей алчности.

— Картина, нарисованная вами, так печальна, что я… право, мне кажется, что вы немного сгустили краски. Изгнанник в ответ разразился хохотом.

— Здесь есть и честные люди, — сказал он затем, — но всех их можно счесть по пальцам. Маркиз Дюкэн де Мэнневилль — аристократ старинного рода, чрезвычайно развитой, пользующийся уважением во всех слоях общества и искренне желающий делать добро. А что он сделал со времени своего приезда? Ровно ничего.

— Как! Ничего?

— Ничего, повторяю вам еще раз: все его реформы не принесли никакой существенной пользы. Он, впрочем, и не мог поступить иначе, — вскоре вы и сами убедитесь в этом. Для того, чтобы добиться настоящего результата, прежде всего нужно бы арестовать всю администрацию колонии, предать суду и повесить. Губернатор не имеет ни власти, ни желания сделать это, потому что он, несмотря на свое высокое положение, находится в руках этих администраторов, имеющих могущественных покровителей в Версале, и умно составленный донос не только лишил бы его места губернатора, но разбил бы еще и его карьеру и навсегда уничтожил бы его кредит при дворе.

Лицо капитана нахмурилось.

— Скажите пожалуйста, каким это образом вы, проведя всю свою жизнь в лесах, так хорошо знаете то, о чем я до сих пор не имел ни малейшего понятия?

— А! — возразил на это Изгнанник, и в голосе его слышалась ирония, — это потому, что мы, жители лесов, интересуемся этим гораздо больше вас. Мы живем, так сказать, между молотом и наковальней: нас грабят со всех сторон под самыми пустыми предлогами то одни, то другие, и при этом мы не смеем ни на кого жаловаться.

— Вы так хорошо знаете все это, что мне остается только слушать и я прошу вас продолжать. Вы откроете мне глаза и этим окажете мне истинное благодеяние, и, может быть, благодаря тому влиянию, которым я пользуюсь у губернатора, мне удастся раскрыть ему глаза и принести известную пользу колонистам.

Старик с горькою улыбкой покачал головою.

— Слишком поздно, милостивый государь, — пробормотал он. — Зло пустило слишком глубокие корни для того, чтобы можно было найти целительное средство; но раз вы желаете узнать все, я буду продолжать.

— Благодарю вас за эту любезность.

— Зло, о котором я вам говорил, существует уже давно. Оно началось при самом основании колонии. Вот как это произошло. Когда первые французы поселились в этой стране, они нашли ее девственной в полном смысле слова. Здесь обитали только охотничьи индейские племена, правда, воинственные и больше всего на свете любящие свободу, но с ними сравнительно очень скоро удалось прийти к соглашению. Колонисты заключили союзы, которые обеспечивали спокойствие новому населению. Администрации по справедливости следовало бы предоставить каждому колонисту свободу выбирать самому для себя место жительства и селиться там, где ему больше нравится; благодаря Богу, земли в то время было вдоволь. Но, вместо этого, начальство почему-то потребовало, чтобы все селились в одном месте. Одним словом, основали город. Затем точно так же основали второй городок, за ним третий и т. д. Словом, в новой колонии жители прежде всего обратились в горожан-ремесленников, которые буквально умирали с голоду, потому что не было сельского населения, не было фермеров-землепашцев. Но это было еще не все. Правительство разделило Новую Францию, еще необработанную и почти пустынную, на герцогства, графства и поместья и великодушно наделило ими толпу придворных, которым и в голову никогда не приходило переезжать через океан и которые посылали сюда управляющих с поручением блюсти их интересы. А эти управляющие — голь, без копейки денег — заботились только об одном: разбогатеть во что бы то ни стало. Результатом таких забот оказалось, что бедность только еще больше увеличилась и, несмотря на все усилия и самопожертвования некоторых отдельных личностей, она дошла, наконец, и притом в весьма короткий промежуток, до того состояния, в каком находится и теперь.