Бернард Корнуэлл - Честь Шарпа
Веллингтон уставился на него холодными синими глазами:
— Это — казнь, Стокли, а не проклятые крестины.
Стокли решил, что будет лучше не упоминать, что в его семье завтрак подается и в том, и в другом случае.
— Очень хорошо, милорд.
Он решил, что никогда не видел своего начальника в таком плохом настроении.
Так оно и было на самом деле. Ущерб, который мог быть причинен ненадежному союзу между британцами и испанцами, был огромен. Ни один испанский солдат, насколько знал Веллингтон, не испытывал любви к маркизу де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба, но убийство превратило его в мученика. Проклятые церковники поспешили, как обычно, высказать свое мнение, произнося резкие антипротестантские проповеди, но Веллингтон гордился тем, что он был быстрее. Преступника осудили и повесят прежде, чем зайдет солнце в день убийства. Испанцы, готовые вносить тщательно разработанные протесты, нашли, что у их парусов украли ветер. Они объявили, что считают себя удовлетворенными быстрым возмездием его Светлости.
Испанские солдаты, которых пригнали на площадь маленького города, были рады перерыву в рутинных делах. Их жестоко муштровали, они совершали длительные марши и просыпались с болью в мышцах, чтобы подвергнуться еще более жестокой муштре. Так что этот день был для них подобием фиесты. Они двигались к площади батальон за батальоном, чтобы наблюдать смерть англичанина.
Виселица была сделана из армейского фургона, который был поставлен возле побеленной известью стены дома священника. Высоко в стене имелся подходящий крюк. Английский сержант, потеющий в жандармском мундире, поднялся по лестнице с веревкой, которую он закрепил петлей на крюке. Площадь была окружена жандармами. Прошел слух, что солдаты Южного Эссекса вместе с некоторыми стрелками запланировали попытаться спасти Ричарда Шарпа от виселицы. Это казалось маловероятной угрозой, но к ней отнеслись серьезно. Жандармы были вооружены короткими мушкетами с примкнутыми штыками и наблюдали за переулками и улицами, которые вливались в площадь.
Первые испанские офицеры прибыли в штаб. Они казались подавленными. Большинство тактично избегали окон, которые выходили на площадь, но майор Мендора в сверкающем белом мундире с черной траурной повязкой на правом рукаве, наблюдал, как сержант крепит веревку. Лорд Стокли спросил, не желает ли майор чашку чая? Майор не пожелал.
Жандармский сержант, стоя на лестнице, потянул за петлю, чтобы удостовериться, что крюк надежен. Крюк выдержал его вес. Веревка, выпущенная из рук, чуть покачивалась на легком ветру.
Отец Ача в черных одеяниях священника, запятнанных белой пылью с площади, протолкался через группу офицеров к Мендоре.
— Они должны были отдать его нам для наказания.
Майор посмотрел в жестокое лицо священника.
— Señor?
— Повешение — это слишком быстро. — Его низкий голос заполнял всю комнату. — Испания не будет счастлива, господа, пока эти язычники не ушли от нас.
Некоторые вполголоса выразили согласие, но немногие. Большинство присутствующих испанцев были рады служить под началом Generalissimo Веллингтона. Они научились у него, как организовать армию, и новые полки Испании были войсками, которыми мог гордиться любой офицер. Но никто, даже самый пылкий сторонник британского альянса, не хотел перечить инквизитору. Хунта, возможно, отменила испанскую инквизицию, но пока она окончательно не исчезнет, ни один человек не хотел, чтобы его имя попало в их секретные учетные книги. Инквизитор уставился на веревку.
— Они должны были воспользоваться гарротой.
Некоторые из испанских солдат на площади согласились бы с инквизитором. Повешение, говорили они, это слишком быстро. Они должны были привезти одну из гаррот, которые имелись в испанской армии, посадить англичанина на стул и медленно, медленно закручивать винт, который сломает ему шею. Хороший палач мог растянуть удавление гарротой на целый час, иногда ослабляя давление, чтобы дать жертве ложную надежду, прежде чем наконец повернуть винт и сломать шею осужденного, так что его голова откинется назад.
Другие утверждали, что повешение может тянуться так же долго. Все это зависит, говорили они, от способа. Если человека просто повесить, не дернув дополнительно за ноги, он будет болтаться и дергаться полдня. В любом случае, лучше стоять на этой пыльной площади в ожидании повешения, чем тренироваться в горах.
— La Puta Dorada, — заметил испанский полковник, — теперь очень богатая вдова.
Эта мысль вызвала смех.
— Насколько богатая? — спросил артиллерийский майор.
— Христос знает, сколько он стоил! Миллионы.
— Она не получит землю, — заметил кто-то. — Она не посмеет показываться в Испании, как только французы уйдут.
— Даже в этом случае, — полковник пожал плечами, — она должна стоить несколько сотен тысяч золотом и серебром. Что будет с титулом?
Майор Мендора, смущенный темой разговора, холодно назвал герцога — кузена, к которому вернется титул. Он отказался дать оценку состояния его мертвого хозяина.
Инквизитор слушал разговор и чувствовал жадность и ревность. Он повернулся к окну и смотрел на кустарную виселицу, на которой должен умереть невинный человек. Это было прискорбно, но инквизитор был удовлетворен тем, что англичанин Шарп — грешник, смерть которого не обеспокоит Всевышнего. Свисавшая веревка отбрасывала тонкую черную тень на белую известку стены.
Смерть маркиза беспокоила больше. Маркиз по крайней мере был христианином, хотя и слабым человеком. Зато теперь он на небесах, где слабость — достоинство.
Он умер быстро, лишь едва заметная дрожь прошла по лицу, когда Палач сильной рукой перерезал ему горло. Инквизитор молился, пока брат убивал, его негромкие слова передавали душу небесам, в то время как нож перерубал сухожилия, трахею и мышцы — вниз к большой артерии, из которой фонтаном ударила кровь, когда тело маркиза отчаянно дернулось. Человек едва проснулся — и тут же умер. El Matarife жадно глянул на золотое распятие и поспешил из комнаты.
Смерть маркиза спасет Испанию. Она сделала бесхозным его состояние, которое отойдет церкви. Эти офицеры, которые обсуждают его завещание, делают это впотьмах, потому что теперь, после этой смерти, инквизитор получит юридические права на богатство, загруженное в фургоны маркизы. Там ценностей на триста тысяч долларов, а еще миллионы в землях и недвижимости. Он улыбнулся.
Семья инквизитора обеднела из-за войны, и теперь, с этим состоянием, он встанет вровень с верхушкой испанской знати, как и должно человеку, который намеревался править в тени слабого короля Испании. С состоянием де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба, понимал инквизитор, он станет епископом, затем архиепископом, и наконец кардиналом. Он будет стоять за троном и перед главным престолом. Он будет силен, и Испания станет могучей. Его амбиции — не ради себя, но ради церкви и инквизиции, осуществятся — и все ценой одной смерти.
