Шарлотта Юнг - Голубица в орлином гнезде
В ночь, следовавшую за отъездом баронов, Христина видела во сне роковое предзнаменование горящего колеса, бег этого колеса, так неожиданно прервавшийся, его быстрое падение, видела, как рассыпались от него искры, как одна из них прямо поднялась к небу, как звезда, а другая продолжала свой тревожный, неправильный бег по сухой траве холма. Под влиянием этого тяжелого сновидения, Христина печально спустилась вниз к завтраку. Хотя муж ее и отец были для нее далеко не такими защитниками, какими должны бы быть, но все же их присутствие сдерживало несколько баронессу Кунегунду и служанок. Услыхав насмешки над своей изнеженностью и бесполезностью, Христина предложила принять участие в заготовке разных припасов на зиму, но ей иронически ответили, что молодому барону будет неприятно, если она запачкает свои нежные маленькие ручки. В это самое время, одна из кухонных прислужниц, ходившая в погреб за пивом, вбежала в залу, страшно встревоженная, и закричала:
– Шнейдерлейн подымается по Орлиной Лестнице на белой лошади барона Эбергарда!
Все женщины бросились к окну, и действительно увидали Шнейдерлейна на белой лошади; вскоре можно было разглядеть, что и всадник и лошадь были все в крови, и что только полное истощение сил могло заставить воина довериться еле движущейся лошади по такой опасной дороге.
В кухне раздавались громкие восклицания служанок:
– А! – говорила одна. – Ничего хорошего не могло случиться после того, как эту лошадь не заставили пройти по огню в Иванову ночь!
– Эта позорная поездка! – кричала другая. – Конечно, она должна была кончиться не добром! А все это твои штуки, тихоня!
– Чего уж было ожидать доброго, когда в праздничное веселье замешалась бледная и печальная вдова, – сказала третья служанка.
Христина расслышала ясно только эту последнюю фразу, ее особенно поразили слова: «бледная и печальная вдова».
Оставаясь позади шумной группы, толпившейся вокруг баронессы, Христина пошла за всеми во двор Ганс взял поводья из рук всадника и помог ему слезть с лошади. В ответ на вопросы старой баронессы, раненый пробормотал слабым голосом:
– Дурные вести, милостивая баронесса… На нас напали врасплох… проклятые Шлангенвальды… Я один из всех остался жив…
Христина почти уже не слыхала последних слов; она упала на каменные ступени лестницы.
Когда несчастная женщина пришла в себя, она лежала на своей кровати. Урсела и Эльза, другая женщина, хлопотали около нее.
– Ну, слава Богу, очнулась, – сказала Урсела. – Откройте глаза, баронесса, и не бойтесь ничего, вы теперь наша возлюбленная баронесса!
– Разве он здесь? А! Разве он сказал?.. Дайте же мне взглянуть на него!.. Эбергард! – вскричала Христина глухим голосом.
– О! нет, нет, – отвечала Урсела. – Но вот, смотрите.
И подняв ослабевшую руку Христины, старуха показала ей обручальное кольцо, очевидно, кольцо найдено было на груди, когда ее раздевали. Урсела надела ей кольцо на палец.
– Да, вы теперь можете поднять голову перед самыми знатнейшими дамами. Он рассказал все, мой дорогой барон, детище, кого я вскормила!
И рыдания старой Урселы напомнили Христине страшную действительность.
– О! – прошептала она, приподнявшись. – Неужели это правда? О! Скажите же мне, что неправда!
– Увы! К сожалению это совершенная истина! – отвечала Урсела. – Но успокойтесь, не волнуйтесь так, милостивая баронесса. Молодой барон, в последние свои минуты, признал вас за свою законную жену, и запретил нам обижать вас и маленького барона, что вы нам подарите. Баронесса признала вас также. Вам теперь нечего страшиться ее. Успокойтесь, наша добрая госпожа.
Христина не стала стонать и рыдать, как того ожидала Урсела. Несчастная была еще слишком подавлена внезапным ударом. Она умоляла, чтоб ей рассказали все, как было. Урсела и Эльза попытались было рассказать ей о всем происшедшем, то есть все, что им было об этом известно!
– На Адлерштейнов неожиданно напали ночью, в деревенской гостинице, партизаны Шлангенвальдов, и все Адлерштейны были побиты, только дольше прочих оставался в живых молодой барон, и успел передать Шнейдерлейну свои последние распоряжения.
– Ах, дайте мне самой переговорить со Шнейдерлейном, – сказала Христина, вставая и кое как добравшись до большого дубового кресла.
Урсела обратилась к Эльзе:
– Пойди, скажи Шнейдерлейну, что баронессе угодно с ним переговорить.
Эльза поспешно вышла и вскоре возвратилась.
– Он не может придти, – сказала она, – он слишком утомлен и никому не позволяет дотрагиваться до больной руки прежде, чем придет к нему Урсела.
– Я пойду к нему сама, – сказала Христина.
И, одушевившись мыслью, что может быть полезна больному, Христина направилась к башенке, где у нее хранились разные тряпки, лоскутки и примочки, какие ей приходилось употреблять в последний период болезни Эрментруды. Практическая хирургия входила тогда в состав женского воспитания, и Христине часто приходилось употреблять в дело свои познания во время пребывания ее у добродетельной тетки Иоганны. Превосходство ее в этих познаниях, в сравнении с Урселой, было давно уже признано во всем замке.
Христина вошла в кухню, где сидел Шнейдерлейн, опершись головой и больной рукой на стол; он прерывал стоны, вырываемые страданием, и проклинал неловкость окружавших его женщин.
Сожаление и желание хоть сколько-нибудь облегчить его мучения умерили нетерпение Христины скорее узнать подробности о смерти мужа, и когда девицы прошептали: «Вот она!», а Шнейдерлейн усиливался подняться на ноги, новая баронесса сказала, чтобы он сидел спокойно и она увидит, чем можно помочь ему.
Христина сейчас же убедилась, что раненый теперь не в состоянии рассказать по порядку обо всем случившемся; она немедленно приказала согреть воду разогреть бульон, затем, с помощью ножниц, висевших у нее на поясе, она разрезала лоскут полотна, которым обернута была рука воина, и осмотрела рану. Прикосновение ее нежных пальчиков было так легко, что раненый едва его почувствовал, а когда, с помощью Урселы, Христина обмыла края раны теплой водой, Шнейдерлейну настолько стало легче, что он заснул, пока ему перевязывали руку.
Спустя четверть часа, ландскнехт открыл глаза и мог проглотить несколько ложек бульону, это его несколько оживило.
– Благодарю вас, милостивая госпожа; вот что делает для меня молодая баронесса! Да, действительно, мой молодой господин был умнее всех! Благодарю вас, барыня! Не скоро я дождался бы этого от старой баронессы! Теперь я ваш на жизнь и на смерть!
И прежде, чем Христина могла угадать его намерение, Шнейдерлейн опустился на колени, взял руку своей молодой госпожи и почтительно поцеловал ее. Это был первый почин, возданный ее сану.
