Эмилио Сальгари - Капитан Темпеста. Город Прокаженного короля (сборник)
Чело турецкого витязя мгновенно прояснилось при этих любезно сказанных словах, и на губах его мелькнула улыбка.
– Да, я согласен, – сказал он, – что лучше быть побежденным рукой женщины, нежели мужчины… Но все-таки я желал бы, чтобы об этом знали только мы одни и чтобы от моих соотечественников навсегда было скрыто, кто в действительности капитан Темпеста. Они держатся разных со мной взглядов.
– Даю вам слово, Мулей-Эль-Кадель, что от меня никто не узнает этой тайны, – поспешила его окончательно успокоить молодая девушка. – Кроме двух находящихся сейчас здесь моих испытанных друзей, в Фамагусте было всего три лица, которые знали ее, но в настоящее время их уже нет на свете: Мустафа никого из них не оставил в живых.
– Да, великий визирь – зверь, опозоривший в глазах христианского мира всю турецкую армию. Я думаю, и сам Селим, хотя и не отличающийся особенным великодушием и мягкостью, не одобрил бы его. Побежденные имели полное право на пощаду за проявленную ими храбрость и стойкость… Однако что же мы говорим об этом, когда есть кое-что более важное для нашей беседы. Синьора, я узнал, что вы нуждаетесь в подкреплении ваших сил, и приказал своим слугам захватить с собой закусок и вина.
Молодой турок сделал знак своим неграм, которые тотчас же приблизились и достали из принесенных ими корзин холодное мясо, хлеб, покрытую плесенью бутылку французского вина, сухари, бисквиты, кофе в особой грелке, пару ножей и две чашки.
– К сожалению, другого ничего не могу предложить, – говорил Мулей-Эль-Кадель. – Хотя стол самого визиря превосходно снабжен, у его подчиненных недостает многого, к чему они привыкли.
– Я и на это не могла рассчитывать и очень признательна вам за вашу заботливость, – сказала молодая герцогиня с сердечной улыбкой. – Но мои друзья более меня настрадались от недостатка пищи, уже по одному тому, что они как мужчины имеют лучший аппетит… Угощайтесь, синьор Перпиньяно, и ты также, мой верный Эль-Кадур, – прибавила она, указывая на закуску.
Сама она удовольствовалась чашкой кофе, налитой ей молодым турком, и бисквитом, между тем как ее лейтенант и араб, пропостившись более двадцати четырех часов, с волчьим аппетитом набросились на более существенное.
– Так скажите мне, синьора, что я должен сделать для вас? – спросил Мулей-Эль-Кадель, когда молодая девушка отставила выпитую чашку и отказалась от второй.
– Я попрошу вас помочь нам выйти из Фамагусты, – ответила она.
– Вы желаете возвратиться в Италию?
– Пока нет.
На красивом подвижном лице турка выразилось глубокое изумление.
– Следовательно, вы желаете остаться на Кипре? – произнес он тоном, в котором слышалась как бы затаенная радость.
– Да, до тех пор, пока я не разыщу любимого человека, находящегося у вас в плену, – пояснила герцогиня.
Лицо Мулей-Эль-Каделя заметно омрачилось.
– Кто же этот человек? – уже более сухо предложил он вопрос.
– Виконт Ле-Гюсьер.
– Ле-Гюсьер? – повторил Мулей-Эль-Кадель, закрыв глаза рукой, чтобы сосредоточить свою мысль. – Погодите, начинаю припоминать… А, это, должно быть, один из тех немногих дворян, которые были взяты в плен и пощажены Мустафой, не правда ли?
– Да. Вы знали его лично? – видимо волнуясь, осведомилась молодая девушка.
– Если это тот самый, кого в Никосии называли звездой, душой тамошнего гарнизона, то знал и помню, что о нем шла молва как о самом доблестном из христианских военачальников…
– Он, он самый… Мне хотелось бы узнать, где его держат в плену.
– Это не трудно будет узнать. Стоит только порасспросить кое-кого у нас.
– Может быть, эти дворяне были отправлены в Константинополь, вы не слыхали об этом?
– Нет, и мне кажется, что у Мустафы были особые намерения относительно этих пленников… Вам желательно освободить их всех до вашего возвращения на родину?
– Нет. Я приехала сюда в качестве капитана Темпесты исключительно с целью вырвать из ваших рук виконта Ле-Гюсьера, но, если бы удалось освободить вместе с ним и остальных пленных, я, разумеется, была бы очень довольна.
– А я до сих пор думал, что вы взялись за оружие против нас только из ненависти к мусульманам.
– Вы ошиблись, Мулей-Эль-Кадель.
– Очень рад этому, синьора… Хорошо, ваше желание будет исполнено. Сейчас неудобно пойти к Мустафе, но завтра днем я обязательно побываю у него и узнаю, где находится Ле-Гюсьер, будьте покойны. Сколько с вами будет спутников? Я приготовлю вам турецкие одежды, чтобы удобнее было вывести вас из Фамагусты. Сколько же нужно? Три?
– Нет, пять, сказал Перпиньяно. – По соседству с нами скрываются еще двое христиан – венецианских моряков. Они умирают с голода в затхлом погребе. Я обязан им спасением своей жизни, поэтому просил бы взять с собой и этих бедняков. Без нашей помощи они обречены на верную и ужасную смерть.
– Отлично, – проговорил Мулей-Эль-Кадель. – Я хотя и бьюсь против христиан, потому что должен это делать как мусульманин, но я не палач их. Постарайтесь, чтобы эти люди завтра были здесь с вами.
– Благодарю вас, эфенди. Я так и был уверен, что благородство и великодушие Дамасского Льва не уступят его доблести, – сказал венецианец.
Молодой турок вежливо поклонился ему, по-рыцарски поцеловал руку герцогини и, приготовившись уходить, сказал:
– Клянусь Кораном, что сдержу данное вам слово, синьора. Итак, до завтрашнего вечера.
– Благодарю и я вас, Мулей-Эль-Кадель, – с дрожью в голосе промолвила герцогиня, видимо тронутая. – Когда я вернусь на родину, скажу там, что нашла и между мусульманами людей не менее великодушных, чем благородные венецианцы.
– Это будет большой честью для нас, – ответил сын дамасского паши. – Прощайте, синьора, или, вернее, до свидания!
Эль-Кадур выпустил молодого турка вместе с его слугами и собаками, после чего тщательно закрыл выход и возвратился на свое место возле ложа герцогини.
Араб только вздохнул.
– А вы вполне уверены в честности и великодушии Мулей-Эль-Каделя, синьора? – вдруг спросил Перпиньяно.
– Вполне. Разве у вас есть сомнения на этот счет, синьор Перпиньяно?
– Я вообще не доверяю туркам.
– Вообще это понятно, синьор, но Мулей-Эль-Кадель составляет исключение среди своих единоплеменников… А ты что скажешь, Эль-Кадур? Можно доверять Мулею-Эль-Каделю?
– Он клялся Кораном, – коротко ответил араб.
– В таком случае действительно сомневаться более нечего: сдержать клятву Кораном или на Коране считает себя обязанным даже самый негодный из мусульман, – сказал лейтенант. – Ну, теперь я отправлюсь за своими моряками. Дай мне, пожалуйста, свои пистолеты и ятаган, Эль-Кадур, – попросил лейтенант. – Моя сабля не может больше служить мне.
