Владимир Москалев - Нормандский гость
И еще один человек мог беспрепятственно войти к Адальберону – его ученик епископ Герберт Орильякский. И это невзирая на строжайший запрет короля. Однако все зависело от того, сколь набиты были золотом карманы епископа. Увы, алчность всегда затмевает верноподданнические чувства. На этом Герберт и играл. И именно он доставлял бывшему наставнику интересующие того сведения. Он же был посыльным: приносил архиепископу письма от других прелатов, его племянника и обеих императриц, затем доставлял им ответы через своих посланцев.
Архиепископ думал о Герберте и нервничал, ожидая новостей. В том, что они были и исходили от короля, он не сомневался.
И вновь лоб избороздили морщины. Людовик его страшил. Людовик ему мешал. Мешает многим. И империя не поскупилась бы для того, кто избавит ее от досадливой занозы. К этой мысли архиепископ возвращался уже не раз. Он пытался гнать ее, но она настойчиво, как оса, кружила над ним, заставляя мозг усиленно работать в поисках верного решения.
И Адальберон, весь в плену этой мысли, завороженно глядя вдаль и уже не отдавая себе отчета в том, что говорит вслух, пробормотал:
– Что, как это случится?.. Но тогда… только один сможет стать королем.
В это время скрипнула дверь. Архиепископ вздрогнул и порывисто обернулся.
На пороге стоял Герберт.
Они шагнули навстречу друг другу.
– Есть новости? – быстро спросил Адальберон.
– Зачем бы мне иначе тревожить покой вашего преосвященства? – ответил епископ.
– Говори!
– Король Людовик выразил желание заключить мир с империей, он сам мне сказал. Договор будет подписан в Монфокон-ан-Аргонне двадцать пятого мая.
Архиепископ сел на стул, вытер пот со лба.
– Слава богу! Наконец-то все это закончится.
– Война Каролингов с Людольфингами?
– Мое заточение! Мой позор, епископ, коему подверг меня этот юнец. Но мир!.. Как он мог решиться? Вряд ли у него хватило бы на это ума.
– Ему подали этот совет, и он последовал ему. Советчик – наш добрый гений, незаслуженно обиженный братом, изгнанный и забытый всеми.
– Карл Лотарингский? – сразу же догадался пленник.
В ответ епископ коротко кивнул.
– Так я и знал, – проговорил Адальберон.
– Герцогиня Беатриса приняла деятельное участие в организации переговоров. Впрочем, как всегда. Ей-богу, такого искусного дипломата франки не знали со времен Дагобера…
– Что же руководило Карлом? – перебил архиепископ. – Как думаешь? Зачем лично ему нужен этот мир?
– Вы же знаете, по вине брата он оказался всеми забыт и никому не нужен. Смерть Лотаря развязала ему руки. Теперь он в почете: ближе дяди у Людовика никого нет, слушает он теперь только его. Но Карл не враг империи. Он прибыл в Лан не для того, чтобы под знаменами короля идти войной на Оттона. Людовик слаб, ему не свалить этого Голиафа. Карл увидел это и понял, что ни к чему накалять страсти. Да и плохо ли ему нынче? Зачем Лотарингия, если племянник сделал его первым министром королевства.
– Вот даже как, – задумчиво произнес архиепископ, глядя мимо собеседника и поглаживая ладонью пурпурную скатерть стола. – Что ж, всё, казалось бы, складывается к лучшему, если бы не одно обстоятельство, которого Людовик не учел, попросту о нем не догадавшись.
– Бесспорно, опыта у юного монарха еще мало, – ответил на это Герберт. – Да и в каких недобрых намерениях мог бы он заподозрить собственного дядю?
Архиепископ снисходительно посмотрел на гостя.
– Все очень просто, Герберт, если вспомнить, кем по рождению является герцог Лотарингский.
– Кем же, как не братом покойного Лотаря…
– Королем, епископ! Карл Лотарингский – король, наследующий престол в случае смерти брата! Таков издавна закон у франков: делить королевство меж сыновьями, выделяя каждому равную долю, делая каждого властелином!
– Однако, как мы помним, Людовик Заморский не смог оставить завещания, а Лотарь не пошел по этому пути, решив все забрать себе одному. Этим он лишил Карла королевского трона.
– Тщеславный глупец, возомнивший себя единовластным монархом! Вот почему он поторопился короновать Людовика.
– Причина не в этом, ваше преосвященство. Всем известно, что таким образом Лотарь отомстил брату за клевету в адрес его жены.
– Дважды глупец! Ему надлежало изобличить и наказать ее, а он обрушился на Карла. Но всем понятно было, что он просто нашел удобный повод.
– Карлу надлежало держать язык за зубами.
– Сам того не понимая, Лотарь подвел черту под династией, – отвечая скорее своим мыслям, нежели Герберта, медленно, нажимая на каждое слово, произнес Адальберон. – С двумя королями пришлось бы потягаться, один же – всего лишь пациент Фортуны.
– Понимаю, Карлу уже не быть королем, но ведь Людовик еще столь юн, – возразил Герберт, – поэтому стоит ли сгущать краски? Впрочем, – добавил он немного погодя, пристально глядя на наставника, – возможно, вы и правы, ваше преосвященство. Я исхожу из решения, которое Людовик принял в отношении вас.
Архиепископ отвернулся. Взгляд его словно остекленел.
– Он не остынет, даже несмотря на мир. Я знал это, поэтому не жду ничего хорошего. Суд на время отложен, но всё же состоится.
– Да, в Компьене, восемнадцатого мая. Таково решение короля.
Адальберон повернулся: лицо бледное, взгляд потухший:
– Что оно сулит мне, как думаешь, Герберт?
– Он по-прежнему считает вас предателем и настроен весьма решительно. Хорошо, если обойдется изгнанием. Но я опасаюсь худшего. Замечаю, на меня он тоже косится. Упаси бог, узнает о наших свиданиях, не миновать тогда и мне кары.
– Непременно узнает. Оба графа, мои стражи, желая выслужиться, донесут ему. Ты ходишь по краю обрыва, Герберт, вот-вот сорвешься. Но к тебе он будет более милостив, если только до этого ты не исчезнешь сам, найдя убежище либо под платьем Феофано, либо под далматикой папы[6].
– Я не покину вас, ваше преосвященство!
– Даже под угрозой топора? – криво усмехнулся Адальберон. – Можешь не отвечать. Человек слаб, самосохранение – его первейший долг.
– Я все же возлагаю большие надежды на переговоры в Монфоконе. Протянув один другому руку дружбы, вряд ли император и король франков не пойдут при этом на некоторые уступки. Скажем, Оттон закроет глаза на захват Вердена, а Людовик не станет лютовать по отношению к реймскому архиепископу.
– Все это так, если бы суд не состоялся раньше. И не дороже ли для империи Верден, нежели моя голова?
– Я говорю лишь «предположим»… – слабо возразил ерископ.
– Что касается мира, то я в это не верю, – твердо сказал Адальберон. – Достаточно знать неуравновешенный характер Людовика, как, впрочем, и его отца. Сегодня для них мир, а завтра снова война. Таковы франки: любят нарушать ими же подписанные договоры.
