Филип Ванденберг - Наместница Ра

— Хеопс был Любимцем богов, он правил дольше, чем отец и дед Хатшепсут!

— Да будет угодно Осирису, и я построю царице гробницу глубже и прекраснее всего, что до сей поры было создано руками человека.

— Я нисколько не сомневаюсь в этом, Сененмут. Ты любишь царицу?

Сененмут молчал. Он не ожидал столь прямого вопроса учителя и теперь смущенно водил ногой по песку, будто искал нужные слова. Инени, не дождавшись ответа, продолжил:

— Я говорю не о той любви, какой каждый египтянин любит свою царицу, супругу Амона из Карнака. Ты любишь ее, как мужчина женщину.

Сененмут все еще не находил слов. Инени воздел руки и засмеялся:

— Я старый человек и служу уже третьему царю. Мне ты можешь довериться. Глаза у меня при себе. Когда во время Ахета ты начал строительство, день и ночь сравнялись, так что последний луч спускающегося Ра упал как раз на вход, словно хотел поцеловать госпожу усыпальницы. И так будет повторяться каждый раз во время Половодья, год за годом, миллионы лет, ибо Ра в небесном океане никогда не меняет путь своей золотой барки. Только любящий мог измыслить такое деяние!

— Разве это преступление, если подданный любит свою царицу? — малодушно осведомился Сененмут.

Инени вздохнул.

— Любовь не знает закона. Как же она может преступить его? Твой вопрос поставлен неверно. Правильно будет спросить: «Что случится, если подданный любит свою госпожу?»

— И что же случится?

Старик пожал плечами.

— Это зависит от того, отвечает ли царица ему взаимностью. Если она не любит или не знает о его любви, то чувство уйдет в песок подобно скарабею в западной пустыне.

— А если отвечает, что тогда?

— О Амон! — Инени хлопнул в ладоши и устремил в небеса восхищенный взор. — Тогда я не хотел бы побывать в его шкуре!

— Но почему? — не отступал Сененмут. — Ты сам сказал, что любовь не может быть преступлением, ибо нет закона, запрещающего ее!

— И рад бы ответить «да», — сказал Инени, — но есть вещи, настолько далекие от человеческого разумения, что никому и в голову не придет запрещать их. Потому что такого просто не может быть.

Сененмут испугался. Он хорошо понял учителя, который всегда предпочитал говорить намеками, и пока в глубоком молчании обдумывал услышанное, к ним приблизился писец Птахшепсес. Еще на подходе, размахивая папирусом, он закричал:

— Господин, верховный жрец Хапусенеб хочет, чтобы план гробницы был изменен!

Сененмут вскочил и выхватил папирус, на котором его план был перечеркнут толстыми черными линиями.

— Он сказал, что обычай требует прямых ходов к погребальной камере, а ты заложил изгиб, — пояснил писец.

— И это единственное замечание верховного хранителя таинств?

Птахшепсес кивнул.

Сененмут в сердцах небрежно свернул папирус и бросился прочь, так что камни из-под ног с грохотом полетели вниз.

Те, кто встречался черной рабыне на ее пути к храму Амона, даже не подозревали, какую тайну несла Нгата в своей корзине. Ее взор был устремлен только вперед, как глаза коршуна Нехбет из Нехебта, и лишь губы едва шевелились, снова и снова повторяя одну и ту же фразу: «Кровь Ра для верховного жреца Хапусенеба! Кровь Ра для верховного жреца Хапусенеба!»

Тети владел искусством гипноза как никто во всем царстве; под гипнозом он вскрывал черепа своим пациентам, подчинял себе волю рабов настолько, что они не могли от него убежать. Возведи сейчас на пути Нгаты стену из дерева — черная рабыня прошла бы сквозь нее; возведи скалу из гранита — она преодолела бы и ее. Ибо Нгата могла помыслить лишь о том, что вложил ей в голову Тети. И хотела она только того, чего хотел он. А он жаждал зла.

По воле мага рабыня выбрала длинную дорогу, ведущую мимо рыночной площади к северным воротам. По его воле она повернула направо, где пальмы с гроздьями спелых фиников образовали тенистую рощу, а затем побежала по аллее с бараноголовыми сфинксами к великому пилону, отгородившему храмовый комплекс от внешнего мира.

— Кровь Ра для верховного жреца Хапусенеба! — возвестила Нгата копьеносцам, преградившим ей путь, как будто речь шла о победе над войском азиатов. И хотя слова были произнесены безучастно, смысл их заставил стражей опустить оружие, и Нгата, минуя сфинксов и статуи богов, устремилась к храму Амона, вход в который в этот полуденный час лежал в тени.

— Кровь Ра для верховного жреца Хапусенеба! Весть из уст рабыни заставила охранявших врата жрецов, облаченных в леопардовые шкуры, броситься на колени и коснуться лбами земли. Лишь один из них проворно вскочил и побежал впереди нубийки.

В полумраке переднего зала, куда свет проникал лишь из двух узких проемов наверху, Нгата поставила корзину на пол. Ее оставили одну, но страха рабыня не испытывала. Она безучастно смотрела в ту сторону, откуда должен был выйти верховный жрец, и только когда послышались шаркающие шаги, открыла корзину и вынула светящуюся склянку. Рельефы на стенах и колоннах заиграли в желтовато-зеленом свете.

Пробка из хрупкой смолы сидела прочно, и рабыня, держа стеклянный сосуд на вытянутых руках, изо всех сил пыталась открыть его. Таков был приказ Тети.

Но как она ни старалась, как ни трясла склянку, как ни возилась, вцепившись в смоляную затычку пальцами, та не поддавалась. Однако как только Хапусенеб приблизился, чтобы взять в руки столь желанный сосуд, пробка сама выскочила из горлышка — так срывается с ветки созревший плод. Кровь Ра вырвалась из бутыли и, шипя и пенясь подобно океанскому прибою, ударила верховному жрецу прямо в лицо.

Хапусенеб закрыл руками глаза, и его ужасный крик напомнил рев пораженного копьем бегемота с верховий Нила. Жидкий свет, находясь в сосуде без доступа воздуха, был холодным и безобидным, но сейчас насквозь прожег кожу на голове жреца, оставляя за собой багрово-красные пузыри. Потом яркий ядовитый свет побежал по телу, глубоко вгрызаясь в плоть. Жрец захрипел, жадно хватая ртом воздух, пальцы его судорожно сжались, и в следующее мгновение он рухнул наземь.

Подобно куску мяса, который бросают на празднике Опет в железный чан, поставленный на огонь, грузное тело шлепнулось в клокочущую лужу «крови солнца». Хапусенеб потерял сознание и больше не издал ни звука.

Лишь теперь рабыня опомнилась. До нее дошло, что она натворила. Как только склянка выскользнула из ее рук и разлетелась на кусочки по мраморному полу, Нгата издала истошный вопль и, перепрыгнув босыми ногами через лужу текучего пламени с лежащим в ней верховным жрецом, ринулась прочь.

А маг, издали наблюдавший разыгравшееся действо, которое происходило по его воле, торжествовал подобно военачальнику, одержавшему победу в битве.