Мишель Зевако - Смертельные враги
Сервантес отрицательно покачал головой:
– Денежные проблемы, подавление ереси, массовые казни... если бы дело было только в них, король отдал бы все на откуп своим министрам и генералам... Но это лишь предлог, чтобы скрыть истинную цель, никому не ведомую, кроме короля и великого инквизитора... лишь я один угадываю ее...
– Черт подери! Я тоже говорил себе, что здесь должно быть нечто более серьезное! – воскликнул Пардальян.
И с любопытством осведомился:
– Неужто Елизавета Английская грозится завоевать Испанию?.. Да, это было бы весьма на руку королю Генриху!.. Нет? Жаль! Проклятье!.. Или несколько человек, исполненных решимости сбросить наконец стальное ярмо, под которым задыхается целый народ, задумали какой-нибудь хорошо организованный мятеж?..
– Не гадайте, шевалье, все равно не отгадаете!..
Этот поразительный поход, во время которого будут принесены тысячи безвинных жертв, направлен против... одного-единственного человека!
– О дьявол! – вскричал ошеломленный Пардальян. – Наверное, это какой-нибудь великий хвастун? Или неистовый заговорщик? Или какая-нибудь могущественная личность?
– Это молодой человек лет двадцати двух, без имени и состояния – ибо если его опаснейшая профессия и приносит ему очень приличный доход, то все заработанное им принадлежит скорее людям неимущим, нежели ему самому. Этот человек, если он не выходит на арену, проводит свою жизнь в имении, где укрощает быков для собственного удовольствия. Так что сами видите – он не заговорщик и не важная особа.
– Итак, это тот самый тореадор, о котором вы мне рассказывали с такой душевной теплотой?..
– Он самый, шевалье.
– Теперь я понимаю почему вы говорили, что когда я с ним познакомлюсь, он мне понравится... Но скажите-ка – он, стало быть, происходит из знатной семьи? Этот молодой человек без имени?
Сервантес подозрительно огляделся, сел совсем рядом с Пардальяном и прошептал:
– Это сын инфанта дона Карлоса, убитого двадцать два года назад.
– Внук короля Филиппа!.. И значит, наследник испанской короны?
Сервантес молча кивнул.
– И вот дед, – всесильный монарх, организует и возглавляет поход против своего внука, – безвестного бедолаги... Тут кроется какая-то мрачная семейная тайна, – задумчиво прошептал Пардальян.
– Если бы принц – беседуя между собой, мы можем давать ему этот титул – если бы принц знал, и если бы он захотел... Андалузия, обожающая его в облике тореадора, завтра же восстала бы; завтра же у него были бы тысячи сторонников; завтра же Испания, расколотая на две партии, стала бы раздирать самое себя... Теперь вы понимаете? Поход преследует две цели: избавиться от нескольких еретиков и, накинув на принца огромную сеть святой инквизиции, избавиться и от него, да так, что никто не заподозрит правды.
– Но он?..
– Ничего!.. Он ни о чем не догадывается.
– А если бы он знал? Ведь вы вроде бы проникли в его характер – что бы он стал делать?
Сервантес пожал плечами:
– Король напрасно вбил это себе в голову. Во-первых потому, что принц ведать не ведает о своем происхождении, а во-вторых, даже если бы он и знал, корона его совершенно не волнует.
– Ага! – вскричал Пардальян, и в его глазах мелькнул огонек. – А почему?
– У принца душа художника, пылкая и великодушная; к тому же он без ума влюблен в Жиральду.
– Разрази меня гром! А он мне нравится, ваш принц!.. Но если он так страстно влюблен в эту Жиральду, почему он на ней не женится?
– Ха! Да он только об этом и мечтает!.. К несчастью, Жиральда, непонятно почему, не хочет покидать Испанию.
– Ну так пускай он женится на ней здесь... Чтобы благословить сей союз, в монахах недостатка не будет, что же до согласия семьи, то раз он не знает ни своего отца, ни своей матери...
– Вам, наверное, не известно, что Жиральда – цыганка, – пояснил Сервантес.
– Ну и что?
– То есть, как ну и что? А инквизиция?..
– Ох, милый друг, да скажите мне на милость причем тут инквизиция?
– Как! – произнес изумленный Сервантес. – Жиральда – цыганка, вы понимаете, цыганка!.. Иными словами, завтра, сегодня вечером, через минуту инквизиция может схватить ее и бросить в костер... И если это еще не произошло, то лишь потому, что севильцы ее обожают и власти опасаются, как бы из-за нее не начался бунт.
– Но принц-то не цыган, – настаивал Пардальян, никак не желающий отступать.
– Да!.. Но если он женится на еретичке, он может быть предан той же казни, то есть – сожжению!
И Сервантес продолжал тоном человека, отвечающего затверженный урок:
– Всякий, кто поддерживает отношения с еретиком, дает ему убежище и не доносит на него... всякий, будь то дворянин или погонщик мулов, кто отказывается помочь представителю инквизиции, совершает преступление такое же страшное, как и сама ересь, и должен подвергнуться той же казни: сожжению на костре. Огонь! Опять огонь, всегда огонь!.. Так гласят предписания инквизиции.
– Да, вы, я чувствую, еще и не такое можете мне порассказать!.. К черту инквизицию! Жизнь с этим учреждением становится просто несносной!.. Предупреждаю вас – у меня от ваших рассказов уже разливается желчь!.. Что до вашего юного принца, то мне отчаянно хочется чуть-чуть вмешаться в его дела... А иначе он никогда не выпутается!
– До чего отважен! Отважен! – Сервантес в восторге захлопал в ладоши. – Дон Кихот выступает в поход!
– Чтоб вашего Дон Кихота замучила болотная лихорадка! – пробурчал Пардальян. – Лучше расскажите-ка мне историю с сыном инфанта дона Карлоса; по-моему, вы знаете всю подноготную.
– Это мрачная и ужасная история, шевалье, – прошептал Сервантес, нахмурившись.
– Догадываюсь. Но смотрите – у нас еще осталось вино, да и времени предостаточно.
Сервантес огляделся, желая убедиться, что никто не может его подслушать.
– Прежде всего имейте в виду: все, кто был хоть как-то, даже в самой малой степени, связан с этой историей, умерли насильственной смертью... Все, кто просто-напросто знали ее или же неосторожно показали, что им что-то известно, исчезли таинственным образом, и никто так никогда и не узнал, что с ними стало.
– Ну а поскольку мы не хотим, чтобы нас постигли та же участь, мы сделаем так, что никто и не заподозрит, что мы ее знаем.
Они не обратили внимания, как во дворик незаметно вошла парочка.
Мужчина надвинул шляпу на глаза, часть его лица закрывал плащ. Женщина не менее старательно куталась в свою накидку; лица ее не было видно из-под опущенного капюшона.
Бесшумно, словно тени, они прошли к аркадам, где полумрак защищал их от нескромных взглядов, и сели там; по-видимому, это были влюбленные, жаждущие одиночества и тайны.
