Михаил Попов - Обреченный царевич
– Его не было, я сам очень удивился. С сыном такое несчастье, а отец неведомо где.
– Чем ты напоил мальчика?
– Это обычный бальзам для временного прекращения жизни. Проверенная вещь. Много раз. Сердце начинает биться медленно, члены тела холодеют, глаза кажутся мутными. Я хотел, чтобы он выпил несколько глотков, но его сотрясало от моих слов и он проглотил больше, чем половину баклажки.
– От этого можно умереть?
– Нет-нет, просто прекращение жизни будет более длительным.
Аменемхет поморщился:
– Значит, Апоп считает, что мальчик спит?
– Нет-нет, он уверен, что Мериптах мертв. Я не успел рассказать. Когда он так стоял над телом, принесли двух змей. Слышно мне было плохо, но я понял, что змей поймали в амбаре. Я думаю, Тнефахт, эта преданная Бакенсети жирная гиена, засунул их туда по приказу хозяина. Они хотели убить мальчика, чтобы он не достался Апопу.
– Отец убивает сына, чтобы не отдавать его… – Аменемхет закрыл глаза и медленно вздохнул. – Значит, мальчик мертв?
– Нет-нет, – затараторил Ти, – я сейчас расскажу. Апоп еще постоял в задумчивости. Велел разорвать кобр на части, кровь хлестнула по сторонам на двадцать локтей. Потом отдал еще один приказ. Я плохо его слышал, толпа страшно шумела за стенами, как будто дворец был в осаде и вот-вот начнется штурм. Но я скоро понял, в чем дело. Азиаты полностью оцепили дворец. Заперли все ворота, встали у всех тайных проходов и лазов, никакой возможности ни для кого ни войти, ни выйти. Всю прислугу, всю-всю: и Тнефахта, и Хуфхора, и гардеробщиц госпожи Аа-мес, и флейтисток, и кузнецов, и поваров, всех ливийцев, всех детей и плясуний – всех согнали в один изолированный двор, что расположен между «Домом женщин» и садом. Я решил больше не прятаться, потому что, если бы нашли, стали бы пытать. Я сидел на земле среди слуг и ждал, что будет дальше и что будет со мной. Первым увели Тнефахта. Он выглядел ужасно, был весь черный, как от горя, ноги слушались его плохо. Два азиата поддерживали его под руки. Его увели, а все остальные продолжали ждать. На жаре, в пыли.
Ти выпил еще молока, жадно, как бы показывая, как там было жарко.
– Потом пришел Тнефахт. Он по-прежнему выглядел плохо, но уже ходил сам и мог говорить. Он сказал, что сейчас каждого из тех, кто собран тут во дворе, будут по одному выводить из этого двора и каждый сможет сам поговорить с фараоном.
– Что? – спросил Аменемхет.
– Да-да, Апоп решил говорить с каждым. Всех будут по одному вводить в его покой, где он восседает, так сказал Толстяк.
– Зачем?
Ти развел свои полторы руки:
– Я не успел выяснить, потому что не дождался своей очереди. Через распахнутые ворота за спиной у Тнефахта я увидел, что в боковую дверь дворца входит Мегила, «царский брат», вашему святейшеству известно о нем. Я не знал, что он в городе. Самый страшный человек в Аварисе. У этого чудовища во рту двадцать языков, каждый его ноготь – кинжал. Он не знает усталости и жалости. Нельзя понять, какие боги помогают ему, но правда то, что он неуязвим. Год назад я столкнулся с ним на Слоновьем острове и, только призвав все свое волшебство, смог от него избавиться. Теперь же я был обречен. В моем распоряжении не было ни одного из моих амулетов, солей и трав, а он мог наслать на меня сколько угодно этих вонючих конников. Одного за другим уводили слуг на свидание с Апопом. Сначала Хуфхора, лекаря Нахта и служанок госпожи Аа-мес, потом детей ремесленников. Я был на краю гибели и никак, никак не мог сообразить, что же мне делать. В отчаянии я обратился к своему мешку, хотя знал, что нет там никаких средств, могущих помочь мне. Я специально ничего не брал с собою, боясь обыска, при дворе Бакенсети преследуют знахарство.
Во взгляде Аменемхета зажглось едва заметное любопытство.
– Одна пустая баклажка отыскалась на дне мешка. Но на дне баклажки я обнаружил несколько глотков своего напитка и понял, что у меня есть надежда спастись. Я выпил все, вытряс последние капли. Подождал, пока снадобье распространится по жилам и к векам начнет прикасаться сон. Тогда встал, подошел к воротам и, когда Тнефахт появился за очередным собеседником Апопа, я упал прямо перед ним на землю. Я задержал дыхание особым способом в дополнение к действию моего снадобья, так что когда меня кинулись ощупывать, то сразу определили – мертв. Меня тут же подхватили и понесли, я долго не мог понять куда, пока не услышал плеск воды и не почувствовал легкую качку под настилом, на который меня положили. Так пришлось мне лежать довольно долго, я слышал, что рядом со мною еще кого-то укладывают, потом положили чье-то, быстро остывающее тело сверху. Вашему святейшеству известно, что я человек с большим самообладанием, но тут и меня пробрал страх. Мне приходилось разговаривать с мертвецами и вызывать людей обратно из смерти, но вот оказаться погребенным под грудою мертвых тел!
Верховный жрец наклонился вперед и сам налил молока в чашу Ти.
– Не знаю, сколько я пролежал так. Казалось, этому не будет конца, но конец наступает такой или иной. Тела накрыли куском ткани, и лодка, а это была лодка, большая лодка для перевозки скота, она отплыла. Судя по тому, как кряхтели гребцы, плыть пришлось против течения, значит, к «Дому смерти».
Я не ошибся. Скоро мы опять пристали к берегу.
Я внимательно прислушивался к разговорам и, когда понял, что гребцы куда-то удалились, может быть, пошли за носилками, чтобы перенести тела, я начал осторожно приподниматься, осмотрелся. Многих из тех, что лежали рядом, я сразу узнал. Это были те, кого Тнефахт уводил на свидание к Апопу. У них были сломаны шеи на азиатский манер, чтобы не проливать крови. Несколько служанок, дети, друзья Мериптаха. Зачем их было убивать, я понять не мог. Появились носильщики из «Дома смерти», меня вместе со всеми перенесли в подземный зал, где всегда лежат тела в ожидании полуночного часа. Я решил подождать, когда вокруг прекратится суета, чтобы спокойно выбраться наружу. Получилось не по-моему. Когда погасили светильники и носильщики ушли, в подземный зал спустился один человек. Он ходил от одного тела к другому и ощупывал. Сначала я решил, что это грабитель, из тех, что промышляют в гробницах и пирамидах, обирая мумии. Правда, я никогда не слышал, чтобы кому-то пришло в голову обирать еще непогребенных мертвецов. Что у них взять? И вот этот человек подошел ко мне. От него ощутимо пахло пивом. Но это ничего не объясняло. Стоило ему прикоснуться к моей ноге, как он тихо вскрикнул и отбежал. Он понял, что я не мертвец. Притворяться далее не имело смысла, я сел на ложе. Я думал, что этот пьяница убежит в ужасе. Но он повел себя странно и не подумал убегать. Он начал говорить какие-то глупости: «Ну вот, еще один. Анубис будет недоволен». Он много чего сказал подобного, я с трудом проникал сквозь пьяные слова в смысл его речений. Но проник и вот что понял. Оказывается, это был парасхит, что неудивительно, я ведь находился в «Доме смерти». Дело было в том, что за несколько часов до того, как привезти меня, прибыла еще одна баржа. Она привезла всего одно тело, тело мальчика. Мальчик был по всему виду мертв, но мертв не был. Парасхит утверждал, что он-то уж в мертвецах разбирается, он-то их повидал на своем веку. Почему он считает мальчика не мертвым, объяснить этот пьяница не мог, да я и не очень нуждался в его объяснениях.
Я решил…
– Мериптах жив.
– Да, ваше святейшество. Его искусали кобры в амбаре, но мой чудодейственный напиток изменил влияние яда.
– Может ли такое быть? Укус этой змеи всегда был смертелен.
– Нет-нет, я знаю… мне известны способы, как ослабить действие змеиного яда, мне известно целое племя черных людей, что переносят укус кобры легче, чем…
Аменемхет встал и отодвинул полог палатки. Солнце уже полностью впиталось в плоть пальмовой рощи. Ти тоже встал и выглянул из-за плеча верховного жреца.
– Время еще есть. До полуночи далеко. Этот парасхит мне пожаловался, что ему никто не верит, все считают, что он пьян и бредит, когда говорит, что привезенное тело все же живое.
Верховный жрец резко повернулся к Ти. Тот пощипал бороду.
– Я зарезал его, ваше святейшество, чтобы он больше никого не смущал своими разговорами. И оттащил мальчика в самый дальний угол нижнего зала. Когда дойдет очередь до его тела, Мериптах уже будет в наших руках.
– Са-Амона ко мне! – приказал Аменемхет.
18До ограды города мертвых было еще несколько сот локтей, но Са-Амон велел причаливать. В незапамятные времена здесь перевернулась баржа, перевозившая каменные блоки. Они не затонули на мелком месте, и получилось что-то вроде разломанной на большие ломти набережной. Лодка, из тех, что именуются в Верхнем Египте «птицами», работая в четыре весла, да еще подгоняемая течением, просто пропорхнула темный водный путь от Львиного канала до этого места, так что гребцы даже не успели утомиться. Двоих молчаливый посланец Аменемхета оставил в лодке, с двумя другими поспешил к рисующейся на фоне звездного неба высокой стене. Лунная ночь была для него прозрачна, как полдень. Призрачное, но ярко освещенное пространство хотелось миновать как можно скорее. Предосторожность имела смысл. Мемфис не спал. Обычно наступление темноты прекращает всякую жизнь в египетском городе, но только не в такой праздник, как Новый год. Остатки трехдневного веселья еще тускло шевелились в разных концах старой столицы. Заинтересованно лаяли собаки, пробегали цепочки факелов. Судорожно заржала лошадь. Не спала и река. Впрочем, всякому, кто отваживался пускаться по ней в ночное время, становилось ясно, что она не спит никогда. И вдоль, и поперек крокодильего потока в каждое мгновение кто-то устремлен, и цели ночных лодочников или загадочны, или преступны. Это может быть и вор, от голода спешащий из верхнего города в деревню с краденым теленком, а может, и жуткий могильный грабитель.
