Татьяна Смирнова - Тень Орла
– Почтенного Танкара, торговца шерстью, – ответствовал Римас с приличествующей случаю печалью на лице.
– Жена или дочь? – страж ворот указал подбородком на женщину, которая от горя не могла идти и обвисала на руках более сдержанной родни усопшего.
– Сестра, – сказал евер сущую правду и под сочувствующим взглядом вышел за ворота.
Вслед за ним проследовала повозка, скорбящая сестра и вся процессия. Повозка в последний раз грохнула колесами по булыжнику и выкатилась на дорогу.
Йонард затянул прощальный гимн.
– Эй, может, я таки выйду и немного сам поплачу, – послышался изнутри сдавленный голос Танкара, едва повозка отъехала от города на полет арбалетного болта. – Все же мои похороны, не соседа! Я лучше всех вас знаю, какой я хороший и как по мне нужно плакать.
Он выбрался и крепко обнял Римаса, старика Наиля и Йонарда.
– Сто лет теперь проживешь, – улыбнулся Рифат.
– У-у, сто лет?! Почему так мало?
– Поторопитесь, да! – прикрикнула Вани, полная, но необыкновенно красивая сестра Танкара, большая мастерица рыдать. – Вам лишь бы языками почесать, а они сейчас опомнятся и пошлют конную стражу. Ворот-то только двое, а нижние закрыты! Я не горю желанием рыдать по тебе второй раз, по мне, так ты и одного не заслужил!
– Эй, Вани, не ворчи. Я тебе прялку подарю, – крикнул Танкар.
Скорбная процессия, все убыстряя шаг (благо смотреть было некому), докатилась до небольшой оливковой рощицы, где ждал Наке с целым табуном лохматых, не слишком изящных, но очень выносливых коней. Возвращаться в Акру им всем, включая Вани, было слишком опасно.
Глава четвертая
Ночи в этих краях волшебны! Море ночью бархатное и словно расшито драгоценными камнями звездных бликов. А если ночь лунная, то от месяца по воде тянется такая дорожка, что даже человек, не верящий в приметы, все равно зачерпнет лунной воды и изопьет прямо из ладоней, без чаши… А теплая она! Волна шевелит гальку, шепчет картаво, как будто ребенок, который еще толком не научился говорить. И ветра почти нет.
А в степи ночь! Полынь пахнет одуряюще, горьковатый запах этот, говорят, местным уроженцам, скфарнам, снится и на чужбине, а попав домой, они целуют невзрачную траву и ноздри у них раздуваются, как у их же лошадей: «То запах свободы нашей!». Ляг на землю спиной, протяни руки к звездам… Ты равен богам, потому что держишь небо на руках. Так какими словами рассказать про ночь в степи?
Но удивительнее дивного и дороже дорогого южная ночь в предгорьях. Тишина здесь такая, что слышен негромкий голосок ручья, бегущего в полулиге. Здесь всегда не жарко, оливы опускают свои драгоценные плоды прямо в руки, как покладистые девушки, а ломящая зубы вода вкуснее фалернского вина. И нагретый за ночь камень отдает свое тепло щедро, и костры здесь разводят высокие, яркие, не вырыв ямку, чтобы случайно не увидели, а со всем почтением к огню и к титану, принесшему его людям.
По преданиям, именно в этих скалах когда-то то томился прикованный Прометей, а орел клевал его печень… Наверное, выдержал он все это безобразие лишь потому, что эта дивная ночь дарила ему свое тепло и прохладу, лечила, утешала, убаюкивала. Да и орлы по ночам спят.
Во всяком случае, те, которые с крыльями.
В неглубокой пещере, скорее просто в выемке скалы, был разведен костер. Пахло мясом. Оно «доходило» на сложенном из камней очаге, приправленное какими-то травами, которые знала только Вани, и мужчины уже давно глотали слюни, но никто не смел приблизится к огню. Сестра Танкара за такое самоуправство запросто могла отлучить от козленка.
Переломили хлеб. Взяли по луковице.
Танкар держал в руках большую чашу. Йонард видел ее впервые, дивился размерам, догадывался, что она не пуста, но не имел ни малейшего понятия о том, что должно произойти дальше.
– Братья, – тихо сказал Танкар, – я говорю так, потому шо сейчас, в этом кругу только братья… Некоторые слишком свободные женщины сидят себе у очага и делают вид, шо они разом оглохли! – он перевел взгляд с сестры на сидящих полукругом мужчин и медленно обвел их глазами: Римас, Наиль, мальчишка Наке, Рифат, еще двое, которых Йонард ни разу не видел. – Нас здесь девять, вместе с Вани. Если бы мы собрались два дня назад, нас было бы десять…
«Поминальная чаша по старику Фриму, – сообразил Йонард, – но ведь ее пьют только родственники». Впрочем, сказал же Танкар, что все они здесь братья.
– Мы скорбим, – лицо рыжего предводителя «братства» перекосило. Он глотнул из чаши и передал Римасу. Тот пригубил и молча опустил чашу в протянутые руки Наке. Когда чаша оказалась у Йонарда, последнего, она была все еще почти полна. Йонард по наитию поднес сосуд к губам, но сделал лишь небольшой глоток.
– Мы помянули брата, – продолжал Танкар, – пусть земля будет ему мягче пуховой перины и пусть душа его летит свободно, мы не задержим ее рекой из слез. – При этих словах Наке, который начал было всхлипывать, быстро просушил глаза рукавом. – Но этот глоток сладкого фалернского вина был последним. И для меня, и для вас. И для всех остальных братьев. С этой ночи и пока мы не вернемся домой, в Акру, свободную от Тени, никто не прикоснется к вину. – Танкар встал, шагнул к огню. Вани посторонилась. Все молчали, молчал и Йонард, напряженно слушая. Он понимал, что это еще не все.
– И в знак траура по нашему брату поститься будет вся Акра, от Тени и его прихвостней, до последней «помойной крысы». Все! Даже те, кто не слишком скорбит. – С этими словами рыжий Танкар перевернул чашу, и перебродивший виноградный сок, который был лишь чуть дешевле своего веса серебром, ушел в землю.
Правитель Нижней Акры начал войну.
Чуть позже, когда козленок был съеден, ближайшее будущее определилось, и почти все братья пристроились на козьих шкурах, поближе к очагу и задремали, Танкар поманил двоих, Йонарда и Рифата, вытянул перед собой руки и сказал-приказал:
– Смотрите внимательно. От этого будет зависеть не только ваша жизнь. Когда вольный складывает пальцы вот так, это означает, что он «ведет козу».
В ответ на вопросительный взгляд германца Рифат шепотом с улыбкой пояснил:
– Слежка!
Танкар не усердствовал. Он показал всего три тайных знака, велел повторить и, убедившись, что урок усвоен, отпустил их с Рифатом спать. Сам он так и не лег и встретил рассвет, сидя на плоском камне у входа в пещеру. Размышлял Танкар, скорбел о товарище или просто любовался дивной ночью, радуясь неожиданному спасению, Берг не спрашивал. Он слишком хорошо знал, каково это, когда ты уже простился с миром, а он внезапно продолжился для тебя. Сильная радость валит с ног почище любого горя.
* * *В приливной волне слабо шевелилась галька. Солнце еще не вошло в полную свою силу, когда на камнях можно печь яйца, а испитый исключительно от жажды кувшин вина немедленно выходит потом, не принеся никакой радости, но пригревало уже ощутимо. На расстоянии полета стрелы темнело длинное низкое здание городских казарм. Его окружал насыпанный вал высотой примерно в рост воина. Выкопанный ров был так же неглубок и преследовал цели скорее учебные, чем оборонные. Во всяком случае, римского легионера такая «линия укреплений» не задержала бы ни на миг, разве что остановился бы посмеяться.
