Сергей Городников - Порученец Царя. На стороне царя

– Расстригу зарезали, – сухим, надтреснутым голосом сказал Задира. И на вопросительно приподнятую бровь собеседника продолжил: – Накануне, в сумерках к нему пришёл плосконосый. За своим кафтаном, какой с него сорвали в драке в харчевне... Ну, ты знаешь.

Удача кивнул в подтверждение, готовый внимательно слушать, что тот скажет ещё.

– Будто бы в кармане того кафтана была важная бумага... Объяснялся, что вышло недоразумение, он виноват и очень хочет у тебя испросить прощения. Но не знает, где найти. Ты же знаешь... знал Расстригу. Он искренне поддался желанию вас помирить, рассказал. А потом тревожиться стал. Не вытерпел до утра, пошёл тебя предостеречь. – Он примолк, сухо и быстро сглотнул, большим пальцем смахнул ненужную слезу под глазом. – А ты оказывается, здесь спал.

Удача воткнул в землю сначала шпагу, затем саблю и без оружия спустился с берега. Вошёл по колена в реку, с шумным всплеском нырнул, проплыл под водой, тревожа над собой речную поверхность. Когда вынырнул, быстро вернулся и встал на дно, по грудь в холодной воде.

– Стрельцы из старообрядцев его хорошо знали. Надо среди них пошуметь, – сказал он громко. – Пусть Морозов Плосконоса на розыск и допрос выдаст.

– Почему это Плосконоса? – разозлился Задира, вспыхнул и с вызовом шагнул к прибрежному песку.

Но тут же стал остывать, пытаясь догадаться о причинах, отчего убийство могло понадобиться плосконосому чёрту, который и ему не нравился. Переступая по дну, Удача вышел прямо к нему. Под звонкое и частое капанье воды со штанов в реку, объяснил:

– Расстригу за меня приняли. – Наклонившись, руками выжал штаны прямо на бёдрах и голени, обошёл Задиру к своей рубахе и полукафтану. – Это меня хотели убить, – сказал он вполголоса. – Я бы мог через Матвеева или Ртищева достать Плосконоса. Но ведь доказательств нет. А без них можно и честь потерять, запросто прослыть клеветником. Да и поплатиться... С ними со всеми так не сладишь. Нет. – Надевая рубаху, глянул через плечо на старающегося понять его рассуждения вслух Задиру. – Надо стрельцов подбить на шум. Может и выгорит наказать преступника, и даже вполне законно, для наглядного примера другим. Хоть я в это не верю.

Мысль о возможности использовать такой благой повод и возмутить стрельцов понравилась Задире, что было видно по оживлению в голубых глазах. Это в полной мере соответствовало его представлениям о средствах достижения справедливости. Оба тут же на берегу договорились, что надо сделать и где начинать действовать.

Служба в московских стрельцах была почётным наследственным делом. А вознаграждение за неё шло в зависимости от порядкового значения и положения полка среди двадцати других. В наименьшей чести и с худшим обеспечением были полки, которые оказывались последними в общем списке. По улицам проживания этих полков в Стрелецкой слободе и повёз Задира телегу, в которой на соломе лежал зарезанный Расстрига. Он часто останавливался возле людных мест и произносил страстные обличительные речи против несправедливости и боярского произвола.

И к полудню, когда он выехал к торговым рядам слободского рынка, его там ждали. Едва он поднялся на край телеги, к нему начали стекаться покупатели и продавцы, плотно обступать местной толпой. Женщины крестились при виде убитого, показывали его притихшим детям. Свободные от службы и хозяйственных дел стрельцы мрачнели с первых же слов его страстного выступления.

– Стрельцы! – с взмахом кулака обратился он к толпе. – Сегодня ночью воровски подло, из-за угла убили вашего защитника, который открыто и всегда обличал жадность и корыстолюбие бояр. Нас призывают жертвовать всем ради победы в войне. А чем жертвуют те, кто больше всех на ней наживается? Воры и казнокрады Морозов, Милославские и другие. Чем они пожертвовали на общее дело? Ничем! Жертвует только русский народ, жертвуете вы, своими жизнями и благополучием. Бояре звенят многим золотом и шуршат дорогими шелками, наглеют от безнаказанности. Вам же стали выдавать за тяжёлую службу медные деньги вместо серебряных, объясняя нуждами войны и бедностью казны. А когда вы возмутитесь, то и вас будут так же воровски и как воров убивать, подкупая для этого негодяев, оставляя ваших жён вдовами, а детей сиротами...

Он с вызовом замолчал, вскинул руку в направлении приближающегося верхом стрелецкого полуголовы. Толпа стала оглядываться, куда он указывал, мрачно загудела, однако расступалась перед гнедым конём полуголовы, позволяя ему проехать к телеге. Задира расправил плечи, глаза его удовлетворённо блестели, ноздри подрагивали от возбуждения. Он был похож на бойцовского петуха, который наконец-то увидел противника. Полуголова глянул в его голубые глаза со всей суровостью, на какую был способен, однако не выдержал ясного ответного взгляда, отвернулся к толпе, заворачивая к ней морду коня.

– Расходитесь! – зычным голосом распорядился он с привычной строгостью, для убедительности упёрся левым кулаком в бок. – Царь приказал разобраться и наказать виновных в этом убийстве.

Но толпа и не думала расходиться, заворчала, как недовольный медведь. Редкий, слепой дождь, будто слёзы неба, с порывом ветра окропил рынок и телегу. Завыли женщины, а затронутые за живое речью Задиры стрельцы явно показывали намерение продолжать слушать, что он скажет ещё. Чутьё подсказывало полуголове, что не стоит перегибать палку.

– Ребята, не дурите, – мягче начал он увещевать своих стрельцов. – Вы же на царской службе. – И вполоборота к Задире, главным образом для него, объяснил, точно был в глубине души на его стороне: – Я же сказал, царь приказал найти виновных и наказать их смертью.

10. Каждому по заслугам

Последняя треть сентября баловала столицу потеплением. Казалось, чистая прозрачность воздуха позволила солнечных лучам нанизать голубую ткань небосвода и спустить её покрывалом, чтобы зацепить краями за верхушки окрестных лесов, которые радовали глаз сочной пестротой красок самой разной листвы. Солнце, уже не жаркое, по-приятельски запросто заглядывалось в Москва-реку, с удовольствием отражалось на золотых куполах прибрежных соборов и церквей и обещало горожанам дни сухие и погожие.

В такую погоду любое затрагивающее чувства зрелище собирает множество любопытных. В этом лишний раз могли убедиться в большом купеческом струге с белым спущенным парусом, который во втором часу плавно влекло медлительное речное течение между левым обрывистым берегом, где гордо возвышались кремлёвские стены, и низким правобережьем Замоскворечья. Гребцы струга отдыхали и вместе с выделяющимся сизым носом кормчим и мордатым краснощёким купцом облепили правый борт, всматривались туда, где волновалась большая толпа, запрудив всё Болотное поле вокруг деревянного помоста. На помосте готовились к свершению наглядной казни.