Вячеслав Дыкин - Гусарский штос
— А коли поплыву вперед да врага вашего предупрежу?
— Тоже беда невелика. Враг будет ждать нападения с реки и стянет туда все силы свои, а тем временем товарищи наши, что движутся к Митаве сушею, беспрепятственно возьмут город.
Черт почесал в затылке. По всему выходило, что напрасно он со мной связался.
— Да не мучайся ты, брат, — сочувственно сказал я ему. — Иначе и быть не могло. Коли кто защищает Отечество свое — с тем и черту не совладать.
— Отечество? — переспросил он. — Да что ж это такое? Ты всё толкуешь — Отечество, Отечество, а с чем его едят?
Я только руками развел.
И по сей день не знаю, как это даже человеку объяснить, не то что водяному черту. Или оно есть — и тогда без слов понимаешь, либо его нет — и слова бесполезны…
Очевидно, некая работа совершилась в огромной его рыбьей башке с козьими рогами. Он опять ушел под воду и долго там возился. Наконец явился в прибрежных камышах. Выбрел из воды он с натугой, а за ним волочились цепи и тяжелые бревна, утыканные аршинными ржавыми штырями и потому притопленные до полной незаметности. Страшно подумать, что было бы, кабы мы на них налетели, — тут и экспедиции конец…
Всё это добро он свалил там и, выпрямившись, утер рожу свою, как если бы на ней проступил пот.
— Путь свободен, — прорычал он. — Прощайте. Да только в протоку мою более не суйтесь!
И длинным рыбьим прыжком ушел в воду.
— Прощай, любезный черт, — сказал я вслед ему. — Благодарствуем, да вперед веди себя примерно, чтобы более не схлестнуться с черным гусаром.
— Приберегите свое фанфаронство для неприятеля, Бушуев, — хмуро сказал Бахтин.
— Удивительное дело. Как нечистая сила говорит — так вы замолкаете. А как опасность миновала — так и у вас голос прорезался, — заметил я. — Покамест сюда дойдут отставшие лодки, у нас есть время переведаться! Велите причалить к берегу!
Но сама природа воспротивилась нашему поединку. Опять задул ветер, в лица наши ударил мелкий ледяной дождь. Обычно секунданты, расставляя дуэлянтов, делят солнце, дабы не вышло, что оно слепит глаза кому-то одному. Тут же пришлось бы делить ветер с дождем. Далее — непонятно было, на чем мы деремся. Рубиться на саблях — не могли, сабля во всей флотилии была у одного лишь меня. Стреляться — так не нашлось ни единого пистолета, да и на что он в подобной экспедиции. Когда же мы схватились за карабины, вмешались Никольский с Ивановым. Они кричали, что отродясь на карабинах никто не стрелялся, и коли мы оба вдруг лишились рассудка, то они нас свяжут и уложат на дно лодки, а дрязги и раздоры наши могут подождать до возвращения.
— Защитнички Отечества, так вас и растак! — сказал наконец Никольский и тем нас устыдил.
Мы разошлись в разные стороны. Я бродил по берегу, кляня Бонапарта на все корки, а Бахтин достал карту, достал сильное увеличительное стекло в круглых крышечках из черепахового панциря, навинтил на подзорную свою трубу дальномер и, взобравшись на холм с Никольским, Савельевым и Данилой Калининым, стал составлять диспозицию — чем бы еще он мог заняться в ожидании отставших лодок?
Я предвижу, любезные мои слушатели, что вы с нетерпением ждете сейчас взятия Митавы. По всем законам изящной словесности при сей атаке с воды на город либо я обязан был спасти Бахтина от смерти, либо он меня, чтобы мы наконец рухнули друг дружке в объятия и поклялись в вечной дружбе. Так вот — ничего похожего не было. Мы свирепо косились друг на дружку, жаждая возвращения в Ригу и скорого поединка. Я даже место для него присмотрел — в выгоревшей Ластадии.
Ждать пришлось долгонько. Наконец подошли остальные лодки, и я забрался в одну из них, не желая более ступать на борт «Бешеного корыта». Сообразно плану, нам следовало подойти к северной оконечности Замкового острова около полуночи и, приняв на борт высланных Розеном разведчиков, убедиться, что пехота благополучно расположилась в лесах к западу от Митавы и готова, переночевав, выступить в предрассветной мгле, так, чтобы, едва чуток развиднеется, вместе с нами дружно ударить по городу.
Так и получилось.
Бахтин, сверившись с картой, дал приказ двигаться с тем соображением, чтобы, войдя в речной рукав, подлететь к парку митавского дворца во весь мах и очень быстро высадить там нашу пехоту, прикрывая ее огнем из единорогов и фальконетов, а также ружейным. Тут оказалось, что «Бешеное корыто» вооружено куда лучше прочих лодок — Бахтин где-то раздобыл и припрятал на судне еще два маленьких единорога на четырехколесных лафетах, такой величины, что сгодились бы для игрушек моему Сашеньке. Однако потом я понял их пользу — солдаты, штурмуя берег, очень легко перетащили их на сушу и исправно палили из них по дворцовому двору и парку, где засел неприятель.
Одновременно наши вступали в город с другой стороны, и вскоре, подавая друг другу сигналы, мы встретились у Митавского университета, который потом объявили гимназией, а ныне и вовсе превратили в музей. Пруссаки отступили к югу, оставив нам город, и мы, разумеется, прибрали к рукам всё, что плохо лежало.
Повоевать мне в Митаве не пришлось — молодые отважные солдаты обогнали меня, и в итоге я остался с канонирами. Там тоже ратной заботы хватило — наши лодки вошли в рукав Курляндской Аи, отделявший дворец от города, и, встав на якорь, палили, сколько хватало ядер и пороха, в обе стороны — по дворцу и по городу. О подвигах «Бешеного корыта» я узнал уже потом — Бахтин загнал его в совсем узенькую протоку между рукавом и собственно рекой, где его видеть не чаяли, и подобрался к дворцу с юга, паля из всех орудий.
Потом следовало погрузить на борт добычу. А добыча была прелюбопытная — четыре медные пушки из дворца, много ружей и боеприпасов, да еще обыватели отвели нас к складам, где мы взяли запасы шуб и сукна. Те припасы, что взять оказалось уже невозможно, мы уничтожили, да в придачу три неприятельские батареи срыли до основания.
Полуоглохший от пушечного грома, но безмерно довольный, я погрузился на одну из канонерских лодок вместе с ранеными пехотинцами, и флотилия двинулась в обратный путь, к Риге. Первым шло, разумеется, «Бешеное корыто».
В протоку, понятное дело, мы заходить уж не стали, но я, осознавая, что совесть моя нечиста, бросил на дно трофей — прихваченный в Митаве полуведерный котелок. Сомневаюсь, правда, что черти станут варить в нем кашу, но, глядишь, в хозяйстве и пригодится.
Рига после недельного нашего отсутствия встретила нас не радостно, как победителей, а скорбно — и уже по лицам товарищей моих из роты охраны порта понял я, что стряслась беда.
Семен Воронков нарочно ждал меня, чтобы сообщить первым. Есть известия, которые лучше всего слышать от доброго товарища — тогда хоть не стыдишься волнения своего, возмущенных слов, не пытаешься удержать в себе горе и слезы.
