Эрнест Риттер - Зулус Чака. Возвышение зулусской империи
— Врагу надо наносить такие удары, от которых он уже не сможет оправиться, — говорил Чака. — Либо он перестанет существовать как самостоятельное племя, либо снова попытается схватить нас за горло.
— Если уж дело доходит до войны, то пусть это будет война не на живот, а на смерть, — добавил он. — Но к тем, кто подчиняется добровольно[56], следует проявлять великодушие.
Многие члены совета, особенно полковые командиры, энергично поддержали Чаку, остальные молчали, ожидая, что скажет Дингисвайо. Он снова признал, что Чака во многом прав, особенно в вопросе о «спасительной сени»[57]. Однако тут же заявил, что наморен продолжать политику примирения и все еще надеется достигнуть своих целей с минимальными кровопролитиями, бедами и разрушениями. Он предложил оштрафовать Звиде на две тысячи быков и небольшое количество коров. Дингисвайо полагал, что эта мера послужит спасительным уроком для Звиде, который и без того потерял много людей и оставил на поле брани свой престиж, а также окажет большое влияние на соседние племена. В конце концов возобладала точка зрения Дингисвайо. Если бы он остался в меньшинстве, то, вероятно, закрыл бы заседание, отослал оппозиционеров с различными поручениями и собрал новое заседание, где большинство принадлежало бы его сторонникам, а на отсутствующих или оставшихся в меньшинстве наложил штраф в пользу их вождя и короля.
Вплоть до уплаты контрибуции войско Дингисвайо стояло лагерем в стране ндвандве и некоторое время помогало последним пить их пиво и есть кукурузу и мясо. Дингисвайо поощрял всяческие увеселения, полагая, что они помогут победителям и побежденным сдружиться.
Но вот оккупация закончилась, и войско вернулось домой. Хронисты подробно описывают встречу Чаки с Пампатой, но что еще важнее — передают содержание примечательной беседы, которая состоялась в это время между ним и матерью его Нанди.
Чака не имел обыкновения доверяться даже ей, но, возвратившись из похода против Звиде, молодой полководец отвел свою мать в сторону и сказал ей:
— Мама! Скоро я смогу спать спокойно, подобно другим мужчинам, ибо приближается время, когда я стану большим вождем, быть может, самым главным в стране. Именно к этому я стремился с того самого дня, как нас выгнал Сензангакона. Ты же станешь главой своего собственного крааля и большой силой в нашей стране. Тот, кто заставит тебя нахмуриться, уже в этот миг будет все равно как мертв. А живущие под твоей сенью станут благоденствовать, как никто. Кого ты простишь — будет прощен. Бери из моего стада столько скота, сколько тебе понадобится, он твой так же, как мой. Ничего не жалей для себя и друзей твоих и запомни хорошенько, что истинные друзья, — это те, кто был добр к тебе в дни горя и нищеты, а не те, кто приходит теперь только для того, чтобы поесть у тебя мяса. Особенно же заботься о Пампате. Хотя я никогда не женюсь, она после тебя самый близкий моему сердцу человек.
Нанди огорчилась, так как мечтала стать когда-нибудь бабушкой. Хотя Пампата была женщиной простого происхождения, это не могло помешать ей породниться с Домом левой руки[58] или даже Большим домом. Чака попытался объяснить Нанди, почему он твердо решил не иметь наследников: достигнув совершеннолетия, они всегда становятся потенциальной угрозой правящему вождю.
Горе и слезы Нанди тронули Чаку, глаза его тоже увлажнились.
— Мама! — сказал он. — Первый раз в жизни я заставил тебя плакать — для меня это великое горе. Ведь я поклялся, что тебе больше не придется проливать слезы. Пусть заколют быка, чтобы ты осушила их и подкрепилась вкусной пищей, тогда и на сердце у тебя станет веселее. Отдай также побольше быков тем, кто меняет на них бусы. И тогда, разукрашенная так, как не снится ни одной женщине, ты снова станешь сиять улыбкой счастья и тем успокоишь мое страдающее сердце. Со временем, когда планы мои осуществятся, ты, пожалуй, согласишься со мной. А может статься, что и я соглашусь с тобой. Кто знает?
Эти слова совершенно успокоили Нанди, и она отправилась вместе с сыном домой. Увидев, что впереди них гонят принадлежащих Чаке быков и коров, она и вовсе развеселилась. А ведь это была только четвертая часть военной добычи Чаки, остальное он отдал полку в добавление к тремстам головам скота, которые подарил воинам Дингисвайо.
Многие не верят в то, что безжалостного завоевателя, каким стал потом Чака, могли тронуть слезы матери. Но мы располагаем свидетельством Генри Фрэнсиса Фина, который хорошо знал Чаку в апогее его могущества[59].
Дело в том, что среди зулусов Чака — фигура совершенно исключительная. Под железным самообладанием в нем скрывались и такие качества, как легкая возбудимость и сентиментальность. У него была чуткая душа артиста — недаром он слыл лучшим поэтом-песенником и танцором, шутником, не знавшим себе равных. Человеку такого склада была, очевидно, присуща большая чувствительность, нежели среднему нгуни.
Глава 6
Примирение с Сензангаконой. Вождь зулусов. Награды и кары
Примерно в это время серьезно заболел Мбийя — приемный отец Чаки. Чака каждый вечер навещал его, проделывая десять миль туда и обратно. И это после утомительного дня, проведенного с воинами, которых он сам обучал. Чтобы продлить жизнь Мбийи, Чака пригласил лучших врачевателей и обещал им в случае успеха большое вознаграждение. Кроме того, он часто приносил в жертву предкам Мбийи хорошего быка. Только вызов на заседание военного совета в крааль Дингисвайо (О-Енгвени) мог помешать Чаке навестить Мбийю.
Шел, вероятно, 1814 год, и Чаке было приблизительно двадцать семь лет, когда Дингисвайо послал одного из своих старейшин, Нгомаана к Сензангаконе — отцу Чаки и вождю клана Зулу. Нгомаан сказал Сензангаконе: «Великий приказал мне уведомить тебя о том, что сын твой Чака находится с ним. В связи с этим Великому необходимы некоторые разъяснения». Сензангакона понял намек и с подобающим эскортом и несколькими женами поспешил в крааль Дингисвайо.
В его честь был устроен большой прием; гостей угощали с обычной для нгуни щедростью. Первое появление Сензангаконы при дворе было отмечено традиционными церемониями. Начался главный танец — инкондло. Неудержимый Чака, которого отец еще не узнал, плясал с таким искусством и темпераментом, что вызвал восхищение всех собравшихся.
— Послушай! — сказал Сензангакона. — Кто этот красивый и высокий молодой человек со светлой кожей, который так чудесно танцует?
На это Дингисвайо ответил:
— Его зовут Нодумехлези из клана Джобе. Трудно сказать, заподозрил ли что-нибудь Сензангакона, но он решился осведомиться:
