Виктор Поротников - Последний спартанец. Разгромить Ксеркса!
На скалистом острове Саламин алтарь Зевса находился на высоком холме с широкой плоской вершиной, склоны которого были покрыты кустами мирта и мастиковыми деревцами. В тени этих деревьев было много змей и скорпионов, поэтому идущие на совет военачальники держали в руках длинные палки, чтобы отгонять от себя ползучих гадов.
Еврибиад неспешно прогуливался в тени колоннады из массивных мраморных колонн, установленных полукругом вокруг жертвенника и соединенных по верху длинными блоками из туфа.
Навархи подходили группами и по одному, они шумно спорили между собой. Предметом их спора был персидский флот, прекрасно видимый с высоты на голубой глади Фалерского залива.
Наконец прозвучал громкий окрик Филохара, призывающего всех к тишине.
К навархам вышел Еврибиад в своем неизменном красном плаще, полы которого трепал свежий ветер. Еврибиад стоял спиной к каменному алтарю, лицом к военачальникам, которые застыли широким полукругом перед ним. За спиной у Еврибиада находились Филохар и Динон.
– До меня дошел слух, что кое-кто из вас собирается уже сегодня отплыть к Истму, – промолвил Еврибиад, вглядываясь в загорелые лица военачальников. – Клянусь Зевсом, я был удивлен малодушием этих мужей! Хотя вернее это назвать предательством!
– Малодушие тут ни при чем! – выкрикнул Пифокл, наварх левкадцев. – Ты глянь туда, Еврибиад. И пораскинь мозгами, по силам ли нашему флоту сражаться с варварами!
Долговязый сутулый Пифокл выбросил свою длинную руку в сторону виднеющегося вдалеке вражеского флота.
– Незачем говорить и о предательстве, Еврибиад, – вымолвил Антимах, наварх амбракийцев. – Наши корабли у Саламина как мыши в мышеловке. Если мы сразимся здесь с персами и не победим, то отступить нашим триерам будет некуда. Саламин станет нашей общей могилой!
– Не об отступлении надо думать, а о том, как победить персов! – сурово произнес Еврибиад.
Военачальники заговорили все разом: кто-то соглашался с Еврибиадом, кто-то возражал ему. Разобрать в этом шуме, чьих голосов больше, было невозможно.
Еврибиад поднял руку, призывая к тишине.
– Пусть выскажется каждый из вас, – промолвил он, едва навархи угомонились. – Незачем надрывать глотки, мы же не на торжище! Потом проведем голосование, по результату которого и вынесем окончательное решение: отступать или сражаться.
Повинуясь жесту руки Еврибиада, военачальники по одному выступали вперед, на озаренные солнцем каменные плиты, и произносили речи, высказываясь «за» или «против» сражения с персами у Саламина. Самую длинную и яркую речь произнес Фемистокл. Более коротким, но не менее ярким было выступление афинянина Мнесифила. Оба ратовали за битву с варварами у берегов Саламина.
После того как выступили все тридцать навархов, Еврибиад повелел им разделиться. Те из них, кто хотел сразиться с персами у Саламина, должны были собраться справа от Еврибиада. Слева от него надлежало встать противникам сражения. При подсчете выяснилось, что справа собралось больше военачальников, чем слева.
– Итак, в присутствии царя богов, – Еврибиад положил свою правую руку на алтарь Зевса, – путем честного голосования мы вынесли коллективное решение: выйти на битву с флотом Ксеркса в водах Саламинского пролива. Рад, что храбрейшие из нас восторжествовали над робкими и слабовольными!
Адимант, проголосовавший за отход к берегам Пелопоннеса, не собирался уступать афинским навархам. Он тайком встретился с Филохаром, убедив того оказывать подспудное давление на Еврибиада, чтобы в конце концов вынудить его отступить к Истму. Филохар сам не горел желанием сражаться с персами у Саламина: столь сильно его поразил вид несметного вражеского флота. Плохо разбираясь в морской тактике, Филохар верил каждому слову Адиманта, считавшего позицию у Саламина губительной для эллинских триер.
Филохар, участвовавший во всех последних войнах Спарты с Аргосом и аркадянами, не сумел проявить себя наилучшим образом как военачальник. Это сильно уязвляло его самолюбие. Благодаря стараниям старшего брата, прошедшего в эфорат, Филохар отошел от военных дел и стал заниматься политикой. Помощниками эфоров выступали эпистаты. Филохар стал одним из них.
Во время войны кто-то из эпистатов обязательно должен находиться в спартанском войске, если это войско пребывает за пределами Лаконики. Эпистат является «глазами» и «ушами» эфоров. На основании отчетов эпистата эфоры и старейшины выносят постановление, одобряющее или порицающее действия спартанского полководца или наварха.
Филохару очень хотелось очернить Еврибиада в глазах спартанских властей. Нелицеприятный письменный отзыв о действиях Еврибиада как наварха уже был составлен Филохаром. Загвоздка заключалась в том, что у Филохара не было возможности незаметно отправить с Саламина это послание в Спарту. Если бы эллинский флот отступил к Истму, став на якорь близ коринфской гавани Кенхреи, то Филохар непременно подыскал бы гонца, который переправил бы его письмо в Лакедемон. И тогда, быть может, Еврибиад лишился бы должности верховного наварха, а Филохар занял бы его место.
Эти мысли и чаяния не давали Филохару покоя. Едва узнав от Динона, что в Пирейскую гавань вошло еще около трехсот персидских судов, Филохар тут же устремился к Еврибиаду. Сообщение Филохара смутило и взволновало Еврибиада.
Вызвав Динона, Еврибиад потребовал у него письменный отчет о потерях персидского флота. Динон предоставил ему этот отчет, записанный на восковой табличке.
– Во время бури близ Пелиона варвары потеряли около четырехсот кораблей, – бормотал Еврибиад, глядя на табличку, исписанную острой костяной палочкой. – Пятнадцать вражеских триер были захвачены нами в первый день затишья после бури… Да, помню, эти триеры по ошибке вышли к нашей стоянке от острова Скиаф. Ими командовал перс Сандок, завитый, как женщина. Так, семьдесят кораблей были потеряны персами во время вечерней битвы с нашим флотом у мыса Артемисий… Затем шторм потопил двести персидских триер у южного побережья Эвбеи. Все верно. Потом наш флот напал на стоянку киликийцев и уничтожил шестьдесят вражеских судов. Наконец, в утреннем сражении у мыса Артемисий наш флот пустил на дно еще тридцать кораблей Ксеркса. Итого: общие потери персидского флота составляют около семисот пятидесяти кораблей.
Еврибиад швырнул табличку на стол, расхаживая по палатке с мрачным видом. Динон и Филохар в молчании наблюдали за ним.
– По сведениям перебежчиков, у Ксеркса было в наличии тысяча двести триер, – вслух рассуждал Еврибиад. – В таком составе флот Ксеркса вышел из Фермейского залива в середине августа. К началу сентября флот варваров потерял семьсот пятьдесят кораблей. Значит, у персов должно оставаться не более пятисот судов. Почему же их гораздо больше?
