Мэри Стюарт - Сборник «Хрустальный грот»
— Те же из вас, кто всегда считал, что обучать принца королевскому искусству — значит с нежных лет посылать его в бой или в совет вместе с отцом, пусть вспомнят вчерашнюю битву, и как легко он принял меч из рук короля, и как повел полки к победе, будто он не принц, а сам верховный король и бывалый воин.
Утер уже задыхался, лицо его стало землистым. Я заметил хищный взгляд Лота и встревоженный — Ульфина. Увидел нахмуренные брови Кадора. И с благодарностью припомнил мой с ним недавний разговор у озера. Кадор и Лот. Не будь Кадор настоящим сыном своего отца, они легко могли бы сейчас разорвать между собой страну на куски, растащить север от юга, точно два пса, раздирающих добычу, и оставить обездоленного щенка скулить от голода.
— Итак, — произнес верховный король, и в тишине с жуткой отчетливостью раздалось его свистящее дыханье, — я представляю вам моего законного и единственного сына Артура Пендрагона, который будет над вами верховным королем после моей смерти и которому я отныне и навсегда передаю мой боевой меч.
Он протянул Артуру руку, и мальчик поднялся, прямой и серьезный, и приветственные возгласы и клики понеслись к задымленным стропилам крыши. Шум поднялся такой, что, наверно, слышно было во всем городе. Когда кричащие смолкли, чтобы перевести дух, это прокатилось по улицам, точно пожар по стерне в погожий день. В этих возгласах было одобрение и радость, что дело наконец решено, люди ликовали. Я видел, как Артур, невозмутимый, словно облако, оценивал настроения гостей. Но мне также было видно, как бьется жилка у него на щеке. Он стоял, как стоит воин с мечом, одержавший одну победу, но готовый услышать новый вызов.
И вызов прозвучал. Отчетливо сквозь крики и стук кубков об стол раздался голос Лота, грубый и зычный:
— Я оспариваю этот выбор, король Утер!
Словно каменная глыба упала в стремительный горный поток. Крик стих, люди задвигались, переглядываясь, переговариваясь, озираясь по сторонам. И вдруг оказалось, что поток раздвоился. Снова раздались возгласы в поддержку Артура, но здесь и там послышалось «Лотиан! Лотиан!» — и поверх всего этого гремел голос Лота:
— Неопытный мальчишка! Повидавший в своей жизни только одну битву! Говорю вам, вы и оглянуться не успеете, как Колгрим вернется, и что же, нас поведет в бой желторотый юнец? Если ты должен передать свой меч, король Утер, передай его в руки бывалого и опытного полководца, пусть орудует именем этого юнца, покуда он не повзрослеет!
При последних словах он что было силы грохнул кулаком об стол, и вокруг снова раздались крики: «Лотиан! Лотиан!» — подхваченные в дальнем конце залы и тут же заглушенные громкими возгласами «Пендрагон!», и «Корнуолл!», и даже «Артур!» Шум нарастал, и становилось ясно, что, будь сейчас люди при оружии, не обошлось бы дело одними оскорблениями. Слуги жались к стенам, распорядители ходили между столами, пытаясь умиротворить собравшихся. Король, мертвенно-бледный, вскинул было руку, но почти никто не обращал на него внимания. Артур стоял безмолвно, недвижно и тоже был бледен.
— Милорды! Милорды! — Утер весь трясся от ярости, а ярость, как я хорошо знал, была дня него опаснее удара копьем. И Лот, как видно, тоже это знал. Я положил ладонь Утеру на плечо.
— Все будет хорошо, — негромко произнес я. — Сядь пока, и пусть они накричатся вволю. Гляди, Эктор собрался говорить.
— Господин мой король! — Голос Эктора звучал деловито, дружелюбно и буднично, он подействовал на спорящих успокоительно. Эктор обращался словно бы к одному королю. И сразу стало тише, люди старались расслышать, что он говорит. — Господин мой король, король Лотиана сейчас оспорил твой выбор. У него есть право говорить здесь, как и у всякого твоего подданного есть право быть выслушанным тобою, но спорить и даже подвергнуть сомнению то, что ты сказал сегодня, у него права нет. — Он немного повысил голос и обратился к гостям. — Милорды, здесь речь идет не о выборе или предпочтении. Наследник короля родится, а не назначается, и, коль скоро обстоятельства привели к рождению законного наследника, о чем же спорить? Взгляните на принца, представленного вам сегодня. Он прожил в моем доме десять лет, и я, который знает его, как никто, говорю вам, что этот принц, достойный встать во главе нас, и не когда-нибудь, «когда он повзрослеет», а теперь. Даже не окажись здесь меня, чтобы свидетельствовать перед вами его происхождение, вам достаточно взглянуть на него и вспомнить его на вчерашнем поле боя, чтобы увериться: перед нами, волею судеб и милостью божией, истинный и законный король. И это не подлежит ни обсуждению, ни спору. Взгляните на него, милорды, и вспомните вчерашнюю битву! Кто лучше его сможет объединить королей со всех концов Британии? Кто лучше его сможет владеть мечом его отца?
Послышались крики: «Верно! Верно!» и «Ясное дело — он Пендрагон и, стало быть, наш король!» — и слитный гул голосов, еще более громких, чем раньше. Мельком мне припомнились советы при моем отце, мирные и торжественные собрания. И снова я увидел, что Утер дрожит, сидя в своем кресле, и в лице его нет ни кровинки. Да, времена переменились: для него не было иной возможности утвердить свою волю, кроме как через признание совета лордов.
Но, прежде чем он успел сказать слово. Лот уже снова был на ногах. Теперь он не кричал, а говорил рассудительно и веско, учтиво обращаясь к Эктору:
— Я оспаривал не рождение принца, а лишь способность молодого и неопытного человека возглавить нас в эти трудные дни. Мы знаем, что вчерашняя битва была всего лишь предварением, лишь первым шагом в войне, более долгой и жестокой, чем даже те, что вел Амброзии, в борьбе, какой мы не видели со времен Максима. И нам нужен полководец, выказавший талант в испытаниях более серьезных, чем одна удачная схватка. Нам нужен не заместитель недужного короля, а человек, облеченный всей властью и божьим благословением настоящего помазанного монарха. Если юный принц действительно способен удержать в руке отцовский меч, может быть, его отец пойдет на то, чтобы прямо сейчас, при всех нас, вручить его ему?
Снова тишина. Трижды ударили сердца. Каждый присутствующий в зале знал, что означает для короля публично отдать королевский меч. Это — отречение. Один только я из всех, кто там был, не считая, может быть, Ульфина, понимал, что, отречется сейчас Утер или нет, не имеет значения: Артур все равно будет королем еще до наступления ночи. Но Утер этого не знал, а достанет ли ему силы духа, при всей его немощи, отречься от власти, в которой была для него вся жизнь, — этого не мог бы сейчас сказать даже я. Он сидел очень прямо, по виду совершенно спокойно, только мне, находившемуся совсем близко от него, было заметно, как дрожь время от времени сотрясала его с головы до ног, так что блики света плясали в венце червонного золота, стягивавшем его лоб, и вспыхивали в перстнях на пальцах. Я молча поднялся, подошел и встал от него по левую руку. Артур, хмурясь, вопрошающе взглянул на меня. Я покачал головой.
