Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести (СИ) - Санин Владимир Маркович

Потрепав меня за ухо, она высвобождается и танцующей походкой идет к вестибюлю. Черт меня побери! Пункт проката не самое идеальное место, но погадать Катюше по руке я готов, кажется, на лавиносборе четвертой лавины.

Петю Никитенко, усталого и злого, я нахожу в вестибюле. Он возглавляет группу инструкторов, охраняющих входы и выходы из гостиницы, вторые сутки не спит и проклинает тот час, когда променял свой любимый Минск на этот «сумасшедший дом». Нужны лавинные зонды? На, бери ключ, потом вернешь. Я почесываю ключом подбородок и подмигиваю Катюше, которая шлет мне воздушный поцелуй из-за Петиной спины. Теперь нужно ключ передать, но Петя меня не отпускает, требует честно обрисовать ему лавинную ситуацию. Я обрисовываю, а взамен Петя доверительно сообщает, что по агентурным данным несколько групп отчаянных туристов замышляют побег, одну уже изловили при попытке взломать двери в пункт проката, где хранятся отобранные у туристов лыжи. «Заводилы — те самые твои барбосы с их красоткой стюардессой, она еще за манекенщицу себя выдавала, помнишь? Ребята не промах, так что нужно глядеть в оба».

Ощутимо чувствуя, как хмель выветривается из головы, я вновь подмигиваю Катюше и возвращаю Пете ключ: «Пожалуй, мне своих лавинных зондов хватит». Катюша разочарованно показывает мне язык и убегает — видимо, докладывать барбосам о крахе остроумно задуманного плана. До новых встреч, ненаглядная!

По гостиничной трансляции разносится: «Слушайте сообщение дирекции! Всех туристов, проживающих в четных номерах, просим срочно подняться к себе. Повторяю: всех туристов…»

— Что бу-дет… — стонет Петя. — И на кой черт я сюда…

— Прикрой меня, — тихо прошу я, но уже поздно.

— Максим Васильевич, дорогой!

Хотя я прячусь за Петю, горблюсь и корчу гримасу, мадама меня узнает. Со времени нашего чудесного спасения у шлагбаума я ее не видел и констатирую, что выглядит она на тройку (еще бы, женщины вообще трудно переносят разлуку с любимым мужем); что же касается Вадима Сергеича, то он спал с лица, небрит, брюки помяты — не выдающийся композитор, а лабух в поисках трешки на опохмелку. Видимо, роль нового патрона и утешителя мадамы сильно его утомляет.

— Что происходит? — набрасываются они. — Вы в курсе дела?

— Точно не знаю, — громким шепотом отвечаю я. — Вроде бы из четных номеров будут переселять в отдельные комнаты. Не всех, конечно, а кто успеет.

Мадама хватает Вадима Сергеича за руку и волочит к лифту, за ними устремляются другие, и я, пожелав Пете удачи, торопливо покидаю место диверсии.

Непостижимо, но слух об отдельных комнатах достигает библиотеки раньше, чем я туда вхожу, — очередь к маме редеет, разваливается на части, и книголюбы, давясь в дверях, бегут к лифтам. «Оставьте книги!» — кричит им вослед мама, но куда там! Представляю, сколько анонимных прохвостов будет она проклинать после инвентаризации. Меня мама понимает с полуслова. Не задавая лишних вопросов, она вешает на дверь табличку «Закрыто на обед», звонит дежурной по третьему этажу, просит срочно позвать Введенского из 324-го и передает мне трубку. Я приветствую Алексея Игоревича и предлагаю ему спокойно, не суетясь собрать вещи и спуститься в библиотеку. Через несколько минут он приходит, без всяких реверансов и церемоний принимает наше предложение, и мы уходим домой.

Густой чад на лестничной клетке вызывает у меня смутную догадку, что вместо обеда мы будет щелкать зубами. Но я ошибаюсь: за столом сидит вся свора, поедая какое-то варево и кроя Гвоздя на чем свет стоит. Олег вводит нас в обстановку: Гвоздь, одолжив у соседки двухведерный казан, вбухал в него две пачки риса, две банки свиной тушенки, посолил, лихо поперчил и сварганил блюдо под издевательским названием плов. Снизу лжеплов сгорел, сверху остался сырым, а серединой, помоляся господу нашему и махнув рукой на здоровье, можно попытаться набить брюхо.

Гвоздь отряхивается от ругани, как выскочившая из реки собака от воды.

— Зажрались, тунеядцы, — поясняет он Алексею Игоревичу, которому эта сцена доставляет большое удовольствие. — Настоящему едоку что нужно? Количество, в данном случае тарелка с верхом на рыло. А если едок при этом еще и остался в живых, значит, он получил и качество.

— Повесить его, что ли? — задумчиво спрашивает Олег. — Кажись, ничего другого не остается.

— Мало, — возражает Осман. — Слишком легкий наказание.

— Не забывайте, что я профорг, — высокомерно говорит Гвоздь. — Без санкции общего собрания меня вешать не положено. Анна Федоровна, с этого края сырой, пусть Рома лопает, а вы берите отсюда. Ну, как?

— Степушка, ты превзошел самого себя, — хвалит мама, — не откажи записать мне рецепт.

— Я не склонен, Степан, делать вам комплименты, — говорит Алексей Игоревич, — но в нашей гостиничной столовой…

— Зовите меня Гвоздь, — просит Гвоздь, — я привык.

— Охотно. Так я не склонен… гм… может быть, лучше товарищ Гвоздь? А то как-то неловко выборное лицо, профорга, называть просто Гвоздь.

— Товарищ — это звучит, — важничает Гвоздь. — Будто сидишь в президиуме.

— Так ваш плов, — продолжает Алексей Игоревич, — в нашей столовой, как говорится, съели бы в облизку.

— Слышите, собаки? — торжествует Гвоздь. — Я еще и не такое могу, Алексей Игоревич. Если меня не вешать, а подойти ко мне с лаской, я могу…

— …из здорового человека сделать язвенника, — как бы про себя говорит Олег.

— …изготовить карпа в сметане, — не моргнув глазом, продолжает Гвоздь, — духовое мясо в горшочке, вырезку с луком, пельмени и шаньги, грибы жареные, шашлыки и цып…

— Пять минут холодного душа! — не выдерживает Рома.

От расправы Гвоздя спасает приход Нади.

— В «Актау», — садясь за стол, докладывает Надя, — великое переселение туристов, в нечетных номерах уже столько раскладушек, что невозможно пройти. Максим, тебе шлет пламенный привет Вадим Сергеич. Его сунули в такую переполненную комнату, что он, как лошадь, будет спать стоя. Впрочем, от желающих выразить тебе признательность нет отбоя. Когда я уходила из гостиницы, — Надя смеется, — кто— то крикнул: «Его жена, держите ее!» — и я еле унесла ноги. Немного странного вкуса, но вполне съедобная каша.

— Плов, — оскорбленно поправляет Гвоздь.

— Разумеется, плов, — соглашается Надя. — Алексей Игоревич, поскольку вы улетаете, позвоните, пожалуйста, моему шефу, — она пишет на листке номер, — и разъясните, почему я могу задержаться.

— Улетаю? — удивился Алексей Игоревич.

— Разве вам не звонили? Пять минут назад Мурат просил меня вас предупредить, чтобы вы были готовы. За вами выслали вертолет.

— Какая нелепость! — Алексей Игоревич неприятно поражен. Вы уверены, что речь шла обо мне?

— Абсолютно. Поразительная нелепость… — Барабанная дробь пальцами по столу. — Отправьте-ка лучше своих героев в гипсе.

— Если бы за мной послали вертолет… — мечтает Гвоздь.

— …с милицией, — тихо подсказывает Рома.

Телефонный звонок.

— Меня нет! — предупреждает Алексей Игоревич.

— Академик у тебя? — Это Мурат.

— С чего ты взял?

— Не валяй дурака, он выходил из «Актау» с тобой и Анной Федоровной.

— Он просто клянчил у мамы свою любимую книгу.

— Какую там, к черту, книгу?

— «Капитана Сорвиголову», в академической библиотеке она вечно на руках. Убежал куда-то читать.

— Я прошу…

— Только после него, неудобно забирать, академик все-таки.

— Убью! — рычит Мурат. — За ним спецрейс, важное заседание из-за него откладывают, государственный человек, понял? Чтобы через пятнадцать минут был на вертолетной площадке, как штык!

— Мурат, я десять раз тебя просил, чтобы никаких вертолетов в Кушкол не посылали, лавины слишком…

— Приказ сверху — сверху! — соображаешь? Не празднуй труса, летит сам Захаров, я его предупредил, чтоб держался южных склонов. Так через пятнадцать минут!

— На этом заседании, — жалуется Алексей Игоревич, — я нужен просто как голосующая единица, один начальничек защищает докторскую, это теперь очень модно. Между тем мне крайне любопытно проследить за вашими лавинами, в последние дни я почитал кое-какую литературу и прикинул, как к их изучению подключить лазеры и даже спутники. Кстати говоря, небольшую группу я готов для начала организовать при своем институте, при своем — потому, что легче будет обойти бюрократические рогатки.