Хэммонд Иннес - Проклятая шахта.Разгневанная гора
Мы прошли через холодное подсобное помещение, потом через старые конюшни. Пол здесь был вымощен булыжником, были стойла для лошадей и полукруглые железные кормушки.
– Ты здесь давно, О'Грейди? – спросил я его.
– Называй меня лучше Фраер, – сказал тот. – Так меня все зовут. О'Грейди – это что-то вроде nom de gare, вроде как твоя кличка. [Имеется ввиду nom de guerre – кличка, псевдоним.] Ты ведь такой же ирландец, как и я. Да, я здесь почитай целый год. Совсем освоился, почти как дома.
Он открыл дверь и ввел меня в небольшую комнату, где вокруг соснового чисто выскобленного стола стояли стулья с сиденьями из парусины. В углу – угольная печь, но она не топилась, зато горела керосинка, отбрасывая на потолок круглые пятна света. Стены, более тонкие, чем в доме, содрогались при сильных порывах ветра. В единственное окно, занавешенное шторой, стучал дождь. На одном из стульев сидел, поигрывая ножиком, человек с длинным, необыкновенно бледным лицом. У него были грубые руки какого-то серого цвета; грязь, казалось, намертво въелась в его кожу. Он медленно меня осмотрел.
– Новенький, – представил меня Фраер. – Шахтер. Говорит, что его зовут О' Доннел. А это Слим Мэтьюс.
Слим Мэтьюс кивнул.
– Что дают жрать? – спросил он Фраера угрюмым, недовольным голосом.
– Тушенка и овощи. Два сорта. – Фраер поставил блюда на стол. – Начинай, приятель.
Я подошел поближе к керосинке и натянул свою одежду. Эти двое за столом молча ели.
– Кто эта девушка на кухне? – спросил я. Фраер поднял голову, продолжая жевать.
– Кити Треворн, – сказал он. – Она дочь второй жены старика от ее первого мужа.
– Он хочет сказать – его падчерица, – объяснил Слим.
А я что говорю, разве не это? – взвился Фраер. – Подумаешь, он учился в частной школе. Смех, да и только. Слим учился в Эррее [Э р р е й – искаженное Харроу-аристократическая частная школа о Англии]. А чем кончил? Работает простым каменщиком. Если это нее, чего можно достигнуть образованием, я могу обойтись и без него.
Слим Мэтьюс ничего не сказал. Он просто сидел и ел, глядя только в тарелку. Он напомнил мне несчастную собачонку на деревенской улице в Аравии, которую мальчишки пинками перекидывали от одного к другому.
– А ты, значит, карьерщик? – сказал я, обращаясь к Фраеру, чтобы переменить тему.
– Это верно, – ответил он. – И работаю на совесть, такого карьерщика, как я, нужно еще поискать. А только надоело мне работать под самым морем. Ненормально это, вот что я скажу. Эта работа не для человека. У меня аж мурашки по коже бегают. А мокро как, все равно что в сортире. Кептэн говорит, что между нами и морем тридцать футов твердой породы, только нам так не кажется, право. По стенам так и льет, случается, работаем по щиколотку в воде. А так… – Он вздохнул и подобрал с тарелки кусочки мяса. – Жаловаться не приходится. Платят хорошо, и никто не задаст вопросов. И жратва подходящая. У них тут своя ферма.
Мясо было вкусное, я никогда такого не ел. Я наложил себе вторую порцию и спросил, какой смысл в том, чтобы соединить штольню Мермейд с морем. Он посмотрел на меня, прищурив свои маленькие блестящие глазки.
– Ну, если кептэн тебе не сказал, лучше уж и я помолчу. Но помяни мои слова, это у него классная идея. Он у нас умен, как бес. Кити говорит, что ты приехал из Италии. Там ты и встретился с кептэном?
– Нет, – сказал я. – Меня послал к нему один друг.
– Ах вот как. – Он выковырял ногтем из дальнего зуба застрявший там кусочек мяса. – Странно, что ты там о нем не слышал. Похоже, он и в молодости был парень что надо. Малиган – ты знаешь Малигана?
– Знаю, – сказал я. – Я приехал сюда на его судне, на «Арисеге».
– Так вот, Малиган мне говорил, что это был самый лихой офицер во всей Восьмой армии.
– А откуда, черт возьми, это было известно Малигану? – сказал я.
Он пожал плечами:
– Не знаю. Он ведь и близко не подходил к тому месту, где воевали. Если и участвовал в какой драке, то только в той, где в дело шла бритва. Думаю, он передавал, что слышал. Кептэн почти все время был в горах, руководил партизанами. Говорят, он действовал в тылу у фрицев. Ну и грабил там, понятное дело, Малиган говорит, что у него в Италии припрятаны хорошие денежки.
– Почему же он там не остался? – спросил я.
– Ну, знаешь, у тебя в башке столько вопросов, сколько в сите дырок, – сказал он, усмехаясь. – Откуда мне знать? Если на то пошло, почему ты сам не остался в Италии? Видно, слишком жарко стало. Вот и кептэн так подумал. А может, вспомнил про Уил-Гарт и решил, что это интересная игрушка, стоит поиграться. Ему же всегда подавай что поинтереснее. Живет на нервах да пьет как лошадь. Кабы не темные делишки, которыми он занимается, он бы помер со скуки. Вот что делает с человеком война – я, конечно не говорю о таких, как мы с тобой. Авантюрист, чтоб мне пропасть. Были бы старые времена, обязательно стал бы генералом.
– А что старик? – спросил я. – Что он думает о том, что его шахту превратят в дорогу для контрабанды? Он прямо-таки взбесился, когда сынок сообщил ему, что собирается соединить Мермейд с морем.
– Да кто обращает внимание на этого старика? – сказал Фраер. – Он же совсем у нас чокнутый. Только кажется, что соображает. Его давно пора запереть в психушку. Торчит все время в шахте да бормочет что-то про себя. А на вид-то еще совсем ничего. Вот уж досталось от него бабам, когда он был молодым. Женился, понимаешь, два раза. Кептэн – его сын от первой жены.
– А девушка – дочь от второй?
– Нет. Она к нему не имеет отношения, она его падчерица. Я тебе уже говорил. Она дочь его второй жены. А еще у него была экономка или что-то в этом роде. Та, которая пошла и бросилась со скалы. Люди говорят, она это сделала, потому что он ее больше не любил. А другие говорят, что ее замучила совесть, – рассказывают, что это она убила вторую жену, мать Кити, за то, что та украла у нее любовь старика. Не знаю, правда это или нет. Дыма ведь без огня не бывает, хоть какой огонек, да был, наверное. Но с Кити об этом не заговаривай. Мать бедной девочки нашли в одной шахте, их там полно вдоль старой дороги. А теперь он совсем чокнулся. Нс желает ни о чем слышать, кроме этой своей шахты. Горит у него в одном месте, он желает с помощью Уил-Гарт поставить на ноги всю горную промышленность Корнуолла. Ругаются они с кэптеном, так просто страсть как. Только вчера вечером мы слышали. Как послушаешь их, вроде это не отец с сыном, а лютые враги.
– А о чем у них спор?
– Да все о шахте. Только о ней. – Фраер покончил с едой и ковырял в зубах спичкой. – Когда я только что сюда приехал – я ведь был у него денщиком, когда он служил в Англии, – ну и штучки он тогда выделывал! Помню, как он затеял варить самогон, понятно, незаконным образом. С помощью дрожжей, можжевеловых ягод и не знаю чего еще он гнал джин, используя ванны офицерских квартир. А полковник у нас был принципиальный трезвенник, вот звону-то было, когда он узнал. Тут наш кептэн и загремел за моря. А ему хоть бы что. Во всяком случае, когда я сюда приехал, шахта была залита до уровня моря, старик Менэк разорился, а в доме творилось черт знает что. Ну, приехал кептэн, вызвал меня, и мы стали расширять главный вход в шахту, так чтобы туда могли заходить наши баржи, а потом начали возить груз. А как только завелись денежки, старик начал приставать к кептэну, чтобы возобновить работы в шахте. «И не подумаю, черт побери», – говорит тот, я сам это слышал. Нельзя было не видеть и не слышать, ведь они орали во весь голос у самого входа в шахту. Наш кептэн плевать на всех хотел, и на собственного отца тоже.
