Джон Стэк - Корабль Рима
— Лучники! — крикнул Гиско, и пропитанные смолой горящие стрелы тут же посыпались с палубы галеры на огромный парус поврежденного судна.
Несколько секунд ничего не происходило: казалось, стрелы не причинили никакого вреда. Затем на обширном полотнище, словно из ниоткуда, появились языки пламени. Огонь быстро распространялся, пожирая парусину.
— Назад!
Команды гребцам были точными и выверенными — «Мелкарт» медленно двинулся задним ходом, извлекая таран из корпуса смертельно раненного судна. В образовавшееся ниже ватерлинии отверстие хлынула вода.
* * *— Тушите!.. Ради Фортуны, тушите огонь, пока он не распространился! — крикнул Мелус, наблюдая, как загорается угол паруса.
Через несколько мгновений горел уже весь парус, а языки пламени лизали бегучий такелаж и мачту. Опытная команда «Онуса», подгоняемая страхом, действовала слаженно; отовсюду слышался частый стук босых ног о доски палубы, над которой бушевало пламя.
Огонь, чей аппетит поддерживался свежим ветром, продолжал пожирать парус, и вскоре на палубу стали падать объятые пламенем куски материи. Команда яростно набрасывалась на них, сбивая огонь мокрыми тряпками. Послышался крик — на кого-то упала горящая парусина, воспламенив волосы и одежду. Несчастный заметался по палубе, а затем упал за борт, перевалившись через поручни.
Палуба судна сильно накренилась, когда галера карфагенян выдернула таран из ее борта, и многие соскользнули в воду. Теперь горел уже весь парус, и команда не справлялась с падавшими вниз обрывками. Мелус посмотрел на вражеское судно. Галера легла на прежний курс, нацелившись на другие суда позади «Онуса», а ее команда разразилась радостными криками при виде тонущего римского корабля.
Мелус крепко держался за румпель, а палуба под ним продолжала крениться: нос «Онуса» стремительно уходил под воду. По лицу капитана текли слезы, и он проклинал себя за трусость, за то, что предал своих товарищей, пытаясь спасти свою жизнь. Его терзали отчаяние и угрызения совести: не следовало менять курс. «Онус» все равно ждала гибель, но теперь Мелус понимал, что их судьба была решена несколько часов назад, когда они покинули Бролиум. Отвернув, капитан потерял единственный шанс хоть как-то отомстить карфагенянам за гибель судна и команды, единственный шанс отправить нескольких врагов в царство Гадеса, прежде чем он попадет туда сам.
* * *«Мелкарт» снова набрал скорость, и рулевой принялся высматривать новую жертву. Гиско оглянулся: его флот из двадцати галер устроил настоящую бойню. Одни галеры преследовали суда, пытавшиеся отделиться от остальных и спастись бегством, другие направились в самый центр торговой флотилии, сея панику и провоцируя столкновения больших и неповоротливых судов.
Гиско увидел среди волн группу людей: римляне, прыгнувшие за борт с горящего судна. Они держались вместе, помогая друг другу, а в двадцати футах от них уходило на дно их грузовое судно.
— Право руля, один румб! — скомандовал Гиско, и рулевой, увидев цель, направил «Мелкарт» прямо на нее.
Девяностотонная галера устремилась к спасшимся морякам. Один из них увидел приближающийся корабль и криком предупредил остальных. Гамилькар молча наблюдал за трагедией, разворачивавшейся у него на глазах. Он не одобрял жестокой охоты на беззащитных людей в воде, хотя вместе со всеми, кто был на борту «Мелкарта», приветствовал первую победу, радовался уничтожению вражеского флота и благодарил финикийскую богиню судьбы Танит за необыкновенную удачу, направившую римский флот прямо им в руки.
После удара «Мелкарта» отчаянные крики римлян смолкли, а выстроившиеся на кормовой палубе лучники бросились к поручням, намереваясь поохотиться на оставшихся в живых. Таковых не оказалось. Гамилькар наблюдал за Гиско, который не отрывал взгляда от изуродованных тел римлян за кормой галеры. Посланник не преставал изумляться двойственной натуре адмирала. Талант морехода, о чем свидетельствовала искусно расставленная ловушка, а также способность понять замысел римлян и перехитрить их. И в то же время редкостная жестокость, неутолимая жажда крови, за которую врагу приходится платить высокую цену.
Гамилькар вспоминал цель своего назначения. Он должен стать тенью Гиско, воплощением власти Совета Карфагена, чтобы не допустить повторения позорного поражения, которое адмирал потерпел при Агригенте. Гамилькар часто размышлял над этим, но никак не мог понять, почему Гиско не лишился своего поста во главе армии. И только теперь, в самый разгар боя, он постиг логику Совета. Для победы над Римом в Сицилии в каждом сражении необходим такой жестокий человек, как Гиско. За всю пятисотлетнюю историю Карфаген ни разу не уступал своих владений врагу. И Сицилия не должна стать исключением.
Когда римские моряки исчезли под водой, Гиско повернулся к Гамилькару. От него не укрылось, что молодой человек наблюдает за ним. Гамилькар не отводил взгляда, его решимость создать объединенное командование только окрепла. Адмирал заметил выражение лица посланника, но ошибочно принял его за удовлетворенность гибелью беспомощных римских моряков.
— Наше послание Риму и его легионам, — сказал Гиско. В его голосе все еще чувствовалось возбуждение от одержанной победы. — С этого дня, с этого момента моря принадлежат Карфагену.
Гамилькар кивнул, и на мгновение разница в представлениях о чести отступила перед общей верой в правоту их дела.
— Мы стали вестниками Мота, бога смерти. Он говорит: смерть римлянам.
Нахмурившись, Гамилькар обдумывал слова, с такой непоколебимой уверенностью и решимостью произнесенные закаленным в боях адмиралом. Гиско руководила ненависть к врагу, а Гамилькаром — вера в Карфаген. Но конечная цель у них одна, и Гамилькар подтвердил эту общность, повторив клятву Гиско.
— Смерть римлянам!
* * *«Аквила» скользила по морской глади, держа курс на север. К концу дня на галере подняли парус, и гребцы на нижней палубе отдыхали, грудью навалившись на весла, составлявшие смысл их существования. Аттик стоял на кормовой палубе и смотрел на солнце, быстро опускавшееся на западе. Рядом стоял Септимий, но оба молчали, размышляя над судьбой торговой флотилии, давно скрывшейся за горизонтом.
Лучи заходящего солнца окрасили небо в багровые тона — подходящий фон для той бойни, которая случилась сегодня. Как будто боги принимали души умерших, и их путешествие в Элизиум оставило на небе кровавый след. Аттик долго наблюдал за дневным сражением, но затем не встретившая сопротивления «Аквила» ушла слишком далеко, и он перестал различать детали. Теперь на горизонте виднелась лишь пелена черного дыма. Эта картина вызывала у него — и у молча стоявшего рядом центуриона — чувство стыда.
