Уильям Дитрих - Мятежная дочь Рима
— А он ничего, достаточно обходительный — для провинциала, конечно, — проговорил Клодий.
— Знаешь, я рада, что Марк его послал. Ты при нем тоже чувствуешь себя в безопасности?
Клодий окинул взглядом остальных римских солдат, терпеливо стоявших под дождем, держа под уздцы своих лошадей, и пожал плечами:
— Жизнь на окраинах империи никогда не была безопасной. Стоит мне только взглянуть на него, как я тут же вспоминаю об этом.
— Просто начало у нас вышло не слишком удачным, вот и все. Брр, ну и холод! Давай-ка выбираться отсюда. — Валерия, сморщив носик, вылезла из носилок и в сопровождении Клодия поднялась на крыльцо.
В портике стояла промозглая сырость. Было зябко и многолюдно. Здесь толкались не только закутанные в плащи чиновники и представители городских властей — куда больше было уличных торговцев и разносчиков, превративших портик губернаторского дворца в некое подобие рыночной площади. Кто-то торговал съестными припасами, остальные на разные лады предлагали украшения и шерстяные ткани, повсюду громоздились горы покрытых эмалью или глазурью горшков, рядом с которыми сидели горшечники. «Лондиниум», — красовалось на каждом из них. Валерия с интересом разглядывала их. Клодий неотступно, как тень, следовал за ней по пятам.
— Какие они странные и оригинальные! Просто руки чешутся купить хоть один!
— У них тоже руки чешутся — продать хоть один! Нисколько в этом не сомневаюсь.
— Да, да, госпожа, очень красивые горшки! — певуче уговаривал их торговец.
— У нас и без того довольно вещей, — вмешался Клодий. — И горшков тоже хватает. Купишь такой горшок на обратном пути, когда будешь возвращаться в Рим.
Валерия выбрала вазу.
— Нет, я хочу сейчас. Что-то, что будет напоминать мне о Лондиниуме.
— Люди обычно называют это «что-то» памятью, и она-то как раз ничего не весит.
— Вздор! Можешь считать, что эта ваза станет хранилищем моих воспоминаний, вот и все. — Валерия швырнула торговцу мелкую монету. — Это для моего приданого.
Торговец расплылся в улыбке:
— Фест польщен, что вы остановили свой выбор на нем, госпожа.
Валерия, сунув вазу в руки Клодию, принялась разглядывать чашки.
— Дорогу, дорогу благородной и щедрой госпоже! — Скрипучий голос, доносившийся откуда-то из сумрака в тени колонн портика, раздался так неожиданно, что оба вздрогнули. — Девушке, имя которой Любопытство!
Римляне обернулись. Прислонившись спиной к колонне, едва видная в царившем тут полусумраке, на свернутом в несколько раз драном одеяле сидела старая карга. Седые космы клочьями свешивались на сморщенное, как печеное яблоко, лицо, высохшее тело было закутано в плащ. Перед ней были рассыпаны кости. Гадалка!
— Да, — прокаркала старуха. — Я вижу женщину, ступившую на край своей жизни!
Торговец горшками раздраженно отмахнулся от старухи.
— Ты можешь услышать звон монет, Мебда, но очень сомневаюсь, что ты способна рассмотреть прошлое у себя под носом, — и ты отлично это знаешь, старая ведьма!
Старуха злобно ощерилась в сторону своего обидчика.
— Зато я отлично вижу, что жиром ты обрастаешь куда быстрее, чем мозгами, Фест, — прошипела она. — Обобрал бедную девушку! И не стыдно тебе? Не принесут тебе добра ее деньги! А еще я вижу, — продолжала она, снова повернувшись к онемевшей Валерии, — юную красавицу римлянку, которую впереди ждет свадьба… и которая сгорает желанием узнать ожидающую ее судьбу. — Один глаз старухи, затянутый бельмом, был мутно-белым, точно мрамор колонны, у которой она сидела. Мебда взяла в руки каменный диск размером не больше обычного яблока и устремила затуманенный взгляд в отверстие в самой его середине. — Хочешь узнать свое будущее, красавица невеста? Всего один серебряный грош.
— Серебряную монету за то, чтобы одним глазком заглянуть в будущее, да еще твоим слепым глазом, старуха? — фыркнул Клодий. — Слишком жирно!
— Может быть, трибун, может быть. Что до тебя, то твое собственное будущее, возможно, настолько куцее, что не стоит и медного гроша. А вот госпожа, думаю, не пожалеет для бедной женщины серебра. — Старуха протянула костлявую, похожую на птичью лапу, руку. — Иди сюда. Узнай свою судьбу.
— Что это за странный камень у тебя в руке? — полюбопытствовала Валерия.
— Это Кик-Стейн. Камень, который видит. Их привозят с севера, куда ты скоро поедешь. Благодаря ему я смогу увидеть ожидающее тебя будущее.
— Не слишком ли много она просит за свое предсказание? — продолжал ворчать Клодий.
— Нет. Только послушай, как много ей уже известно обо мне!
— Из городских сплетен! — фыркнул Клодий. — Слава бежит впереди человека, ты сама отлично это знаешь!
— Но я хочу услышать, что меня ждет, — заупрямилась Валерия. Вытащив из кошелька серебряную монетку, она вложила ее в скрюченные пальцы старухи. — Скажи, буду ли я счастлива?
Мебда поднесла камень к глазам.
— О да! И несчастлива тоже.
Клодий застонал.
— Такое можно сказать любому человеку!
Валерия пропустила его слова мимо ушей.
— Расскажи мне что-нибудь еще, провидица.
— Я вижу, как горят факелы, освещающие дорогу юной невесте. Я вижу священную гробницу, но она пуста! Я вижу великую битву…
— Клянусь богами, что за чушь! Старуха совсем выжила из ума!
— А я найду любовь?
— А… — Старая карга задумчиво пожевала губами и принялась вертеть перед глазами камень. — Конечно, госпожа! Тебя ждет великая любовь! Любовь, которая бывает только раз в столетие, всепоглощающая любовь… любовь, которая пожирает человека, словно огонь… — Но улыбка внезапно слетела с ее лица. На лице старухи появилось озадаченное выражение. И вдруг она нахмурилась.
— С моим Марком?
Рука старухи внезапно затряслась мелкой дрожью, словно она изо всех сил пыталась удержать камень. Вдруг пальцы ее разжались, она поспешно отдернула руку, точно обжегшись, подняла глаза к небу и заплакала. Закрыв рукой свой слепой глаз, старуха в ужасе смотрела куда-то вверх, и по морщинистому лицу ее струились слезы.
— Что с тобой? Что ты увидела? Это касается моего будущего мужа?
— Мой глаз! — Старуха вытянула вперед дрожащую руку. — Вот! Забери обратно свое серебро!
— Но в чем дело?!
— Мой глаз!
— Что ты увидела?
Мебда затрясла головой, словно пытаясь избавиться от какого-то видения. Просыпавшиеся монетки со звоном запрыгали по камням. Потом подняла на Валерию глаза, и лицо ее стало печальным.
— Бойся того, кому доверяешь, — прокаркала она. — И верь тому, кого боишься.
