Юрий Черняков - На безымянной высоте
— Ладно, старшой, раз ты взял меня на поруки, ты мне лучше границу покажи, — сказал Малахов Безухову, по-прежнему глядя в бинокль. — Просвети, где хоть она? И кто там сидит.
— Вон ту высотку видишь? — кивнул Иван Безухов, передав ему бинокль. — На десять часов. На ней еще дубы растут, видишь? Это уже, считай, заграница. Там тебя, освободителя, с хлебом-солью давно ждут.
— Так ведь рукой подать! — присвистнул Малахов. — Я бы за пять минут дополз. А чего? Раз — и в дамках!
— Доплюнуть можно, — усмехнулся Прохор. — Ты, Колян, главное, не горюй… Еще наползаешься. Твое от тебя не уйдет.
— Гляжу я на вас и вижу, — усмехнулся Малахов, — что хоть вы с сорок первого на брюхе елозите, а ни черта не слышали про постановление ЦК и Политбюро насчет границы…
— А ты будто знаешь… — хмыкнул Степан.
— Знаю! Хоть постановление пока секретное. И даже могу рассказать, про что оно, если очень попросите. Только дайте закурить… Спички есть?
— А, черт! — Спохватившись, Иван достал папиросы, одолженные у Шульгина, протянул сослуживцам. Степан и Прохор прикурили от одной спички.
— А ты подождешь… — строго сказал старшина Малахову. — Третий не прикуривает, пора бы знать… На вот, прикури от моей. Только кури в кулак, не изображай тут вулкан Везувий над нашим секретом, слыхал, чего говорю? А теперь рассказывай, чего тебе доложили, а нам нет.
Малахов сначала обиженно молчал, но, после того как старшина дал ему папиросу да еще обслужил по полной, смилостивился.
И, как следует затянувшись, выпустил дым кольцами, так что все замахали руками, разгоняя его, и, важничая, начал рассказывать.
— От знающих людей в нашем лагере слыхал: товарищ Сталин секретную директиву подготовил: мол, чужого нам не надо, а своего не отдадим. Как до своей границы дойдем, так сразу пинка Адольфу под зад и все, баста. В смысле — хорош нашу русскую кровь за англосаксов проливать! Пусть теперь они свою льют! А всем русским воинам, кто целые, кто увечные, кто на своих двоих, иль на костылях, будет дан один приказ: кончай воевать, всем домой, на печь, к бабе под бок!
Разведчики скептически усмехнулись, покрутили головами.
— Вот трепло… — вздохнул Степан. — Тоже мне открытие. Сейчас все слухи только об этом. Ни о чем другом так не толкуют, и кто чего только не говорит…
— Скажете, вру? — обиделся Малахов. — Да эти люди, если хотите знать, про начало войны все верно сказали! День в день, когда начнется! Вот так. Поэтому у нас в бараке как про эту границу услыхали — все сразу запросились Родину защищать!
— А взяли, конечно, тебя одного? — спросил Прохор. — Как самого бесшабашного?
— Меня-то сразу взяли, да еще Леньку, кореша, — грустно ответил Малахов. — Мы с ним были не разлей вода. Пока его власовцы на дороге не подстрелили… Статья у нас с ним подходящая — за драку. Другие, в натуре, только колхозное добро воровали — колоски, молоко. Иль самогон гнали. Какие из них солдаты?
— Ты больше никому про это постановление не рассказывай, — посоветовал Степан. — Могут засмеять. А могут и морду набить. Только тебе, а не твоим знающим людям.
К штабу полка, прикрытому сверху маскировочной сетью, с трудом, едва не разваливаясь, подъехала та самая полуторка и стала, заглохнув, среди новеньких «эмок» и «виллисов», словно нищий на паперти, просящий милостыню среди господ, прибывших к праздничной службе.
И все увидели, как лейтенант Малютин и водитель помогают переводчику Косте Горелову выбираться из кузова грузовика.
Но сначала показалась его голова, вся в окровавленных бинтах, и присутствующие замерли на месте, увидев эту картину. Потом вытащили убитого автоматчика, сопровождавшего Костю и пленного «языка» в штаб дивизии.
Затем послышался короткий вскрик, и все обернулись к подбегающей Лиде. Вот она остановилась как вкопанная, увидев Костю и окровавленную повязку на его глазах, и зажала рот рукой, чтобы снова не закричать.
Казалось бы, здесь все давно привыкли к смерти и крови, и сколько уж молодых, полных сил и надежд людей погибло у всех на глазах, но сейчас, глядя на жениха и невесту, уже готовившихся к свадьбе и ожидавших первенца, все особенно остро почувствовали трагедию войны, это неистовое торжество смерти над жизнью. Многие из тех, кто был здесь, уже три года пытались остановить и прервать это кровавое безумие, но смерть продолжала безжалостно калечить людские тела, души, жизни и судьбы, и уже, казалось, только совсем у немногих доставало сил ей противостоять и сопротивляться.
— Костенька… — охнула, заплакала Лида, и он обернулся на ее голос. — Господи… Что они с тобой сделали?
В последний момент ее, падающую в обморок, подхватила под руку Катя.
— Лида… Прости, я не вижу тебя, — сказал Костя дрожащим голосом. — Подойди сюда. Я вот тебе тут подарок… — Он шарил по карманам, пока не достал небольшую коробку с ожерельем, уже испачканную кровью.
— Что вы смотрите? Его надо немедленно в санбат! — негромко сказал лейтенант Малютин окружающим.
— Диверсанты, — негромко объяснял водитель, дрожащими пальцами принимая чью-то самокрутку. — Сначала документы у всех проверяли… Потом старлея прикладом в лицо, прямо по очкам… А мне автомат под ребра. Вези их прямо к Иноземцеву… И если бы не лейтенант… — Он кивнул на Малютина. — Они у него документы потребовали, а он один всех троих положил…
Теперь этот незнакомый лейтенант, чья гимнастерка была тоже в крови, привлекал всеобщее внимание. В том числе Оли Позднеевой и Кати.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант, — подошла к нему Оля. — Не узнаёте?
— Здравствуйте, — поздоровался с ней Малютин. — Кажется, узнаю. А, это вы сняли пулеметчика?
Он разговаривал с ней, а сам нет-нет да поглядывал на Катю, встречаясь с ней взглядом, узнавая и не узнавая…
И наконец оба враз узнали друг друга, вспомнили о давней и мимолетной дорожной встрече, о том, как читали друг другу любимые стихи…
Но ни он, ни она не решались подойти друг к другу, чтобы не оскорбить своей радостью чужое горе.
Катины глаза были полны слез, она сделала было шаг в его сторону, но потом опомнилась, отвернулась и убежала в блиндаж связи, быстро соединилась по телефону с санбатом.
— Санбат? Это хозяйство Иноземцева, да-да, бывшее Морозова! У нас переводчик, лейтенант Горелов, получил ранение в глаза, побыстрее, пожалуйста, приготовьте для него операционную, а то он ослепнет… Да, мы его сейчас подвезем…
* * *Иноземцев выглянул из окна своего кабинета, где в это время у него проходило совещание с офицерами из штаба дивизии во главе с начальником оперативного отдела штаба корпуса полковником Егоровым.
