Максим Войлошников - Чернокнижник
Разумеется, горный советник не разделял его оптимизма и весьма порицал нового студента в письмах в Российскую академию.
Но весной, в конце апреля, произошло событие, которое нарушило сложившуюся традицию.
— Эй, Гаврила! Пляши — тебе письмо! Наверное, от симпатичной полонезки!
Соученик Вертоградов теперь вечно пребывал в приподнятом настроении, после того, как Гавриил снабдил его всесторонними сведениями о секретной технологии изготовления фарфора, что называется, из первых уст. Именно тогда зародилась в нем поначалу безобидная, но в конце — роковая страсть к вину. Страсть человека, наделенного талантом и воображением, но не имеющего той внутренней крепости и мощи, какой обладал его старший товарищ.
Лодья поднялся со стула и, выхватив конверт из руки Дмитрия, поспешно вскрыл его и впился взглядом в лист бумаги. Письмо было из Варшавы, однако совсем не от дамы, а от русского посла при дворе Августа III, курляндца графа Густава фон Кейзерлинга. Лодью не удивило письмо высокопоставленного вельможи, играющего немалую роль при дворе и недолгое время являвшегося даже президентом Русской академии, адресованное к незнатному студенту. Такие письма были и ранее, и всегда они побуждали его к важным шагам и решительным поступкам, многие из которых навсегда оставались тайной. Но то, что для письма от этого адресата избрана простая оказия, говорило о великой поспешности отправителя. Обычно подобные письма приходили непоименованными и гораздо более прихотливыми путями, нежели сейчас. Это настораживало Лодью. И вправду, на этот раз граф сообщал своему корреспонденту, что кабинет-министр Волынский попал в опалу, в начале апреля был арестован, и ничем хорошим для него эта история не кончится. Потому что следствие ведут тот же безжалостный начальник Тайной канцелярии Ушаков и угодливый генерал-прокурор Трубецкой, что год назад уже отправили на плаху троих Долгоруких, и исход этого дела тоже не вызывает сомнений. Служилый немецкий аристократ не стал бы бросать слов на ветер, и было о чем задуматься.
А произошло вот что. Заняв место покойного Ягужинского при содействии Бирона, Волынский решил, что тем же манером и он сможет крутить курляндцем и через него царицей, как это делал покойник. Он задабривал своего благодетеля, добиваясь для него разных пышных игрушек: усыновление его настоящим французским герцогом Бироном, затем избрание Бирона курляндским герцогом, наконец, отыскание жены сыну фаворита среди княжеских династий Германии. Все это должно было умиротворить и сделать сговорчивым милого друга престарелой царицы к тому времени, когда ее наконец не станет и начнется дележ власти. Но этим, наоборот, только разжигались истинно немецкие аппетиты остзейца, и он стал уже подумывать о регентстве. Его вместе с канцлером Остерманом насторожили упорные попытки Волынского реформировать закоснелое управление, к чему склонялись и фельдмаршал Миних с другими армейцами, недовольные тем, что на переговорах в Белграде сторонники союза с Австрией уничтожили все итоги затяжной и тяжелой войны с турками.
К тому же появилось подозрение и насчет цесаревны Елизаветы Петровны, дочери Петра Великого, и предыдущей императрицы Екатерины. Военных немцев побаивались трогать, но с гражданскими русскими решено было не миндальничать… Их схватили и жестоко пытали. По всему было видно, что их ждет скорый суд и казнь. Суровая опала, вероятно, не миновала бы и питомцев Волынского, насчет которых имел он какие-то подозрительные далеко идущие планы.
Был конец апреля. Лодья пришел к горному советнику, поднял шляпу, сказал «прощайте» и уехал из Фрейберга. Навсегда.
* * *Гора Брокен представляет собой исполинский гранитный купол, вздымающийся над пеленой елового леса на высоту более четырех тысяч футов, или шестисот саженей над уровнем моря. Это самый высокий массив древнего Гарца, находящийся в его северной половине. Гора господствует надо всем окружающим пространством. Она постоянно покрыта снегами и туманами, точно вестница далекого сурового Севера, и в этом тумане, кажется, таятся неведомые и пугающие силы, давно забытые в других краях земли. И во всей христианской Европе она имеет славу как место главного сборища ведьм и прочей нечисти.
Вершина ее, большую часть года окутанная туманом, совершенно лысая, и одни говорят — из-за того, что климат наверху такой же, как в суровой Исландии, где не растут леса. Другие же — оттого, что это ведьмы расчистили себе место для ежегодных плясок, празднеств и увеселений, происходящих в ночь на первое мая, или Вальпургиеву ночь, каковое празднество древние кельты именовали Белтайн, и когда, по преданию, был зачат британский король Артур за тысячу с лишним лет до описываемых событий.
Брокен находился немногим более чем в двухстах верстах от Фрейберга по прямой дороге через города Лейпциг и Галле.
Одинокий путник шел по лесистому склону. Дикие горы, казалось, разрушенные гневом небес, простирались вокруг, насколько хватало взгляда. Вершину впереди, куда он направлялся, покрывало темное облако, там посверкивали вспышки молний, долетал рокот грома. Но высокий широкоплечий путник не сбавлял хода. Ураганный порыв снес его шляпу и разметал светлые волосы, но он продолжал упрямо подниматься, и казалось, что чем выше он взбирается, тем, вопреки здравому смыслу, двигается все быстрее.
Предания окрестных земель повествовали о том, как тысячу лет тому назад язычники-саксы, скрываясь на этих высотах от христианских воинов Карла Великого, поклонялись своим древним богам: Балдру, Остере, Фрейе, Вотану, Тору и Саксноту, прародителю саксов. Что они оставили алтари из наваленных камней. И что их тени охраняют этот мрачный край от чужаков.
Но гость, идущий издалека, знал, что давшая свое имя этой ночи святая Вальбурга, ровесница тех темных и кровавых лет, британская монахиня, прославившаяся тем, что усмирила море, плывя в Германию, была лишь христианским воплощением древней морской богини Нехалении, чье имя упомянуто еще в анналах римлян. И что гораздо более древние силы опекают это место.
Меж тем тьма сгущалась, и вот путник взошел туда, где нависала зловещая туча. Молнии блистали вокруг него, одна ударила совсем рядом, на секунду ослепив, приподняв его волосы таинственной энергией и заставив искры пробегать меж них. Кусочки раскаленных камней прожгли его намоченную дождем одежду, она задымилась в нескольких местах. Но он даже не замедлил хода, словно знал, что небесный огонь не повредит ему. И вот, когда ночь окончательно вступила в свои права, он наконец оказался выше тучи, и молнии блистали под его ногами. Деревья разом расступились, будто отбежали назад. Перед ним простиралась обширная ровная площадка, посреди которой вулканом пылал огромный костер, то и дело вспыхивавший колдовскими зелеными и синими снопами искр. Вокруг костра весело плясала длинная вереница людей, и, перекрывая доносящиеся точно сквозь вату раскаты грома, звучала странная, какая-то визгливая и завораживающая музыка.
