Эдуард Кондратов - Операция «Степь»
Загалдели. У двери двое зло сцепились: «И верно…» — «Что верно-то?» — «А то!»
— Это точно, нравится зайцу от волка бегать, — воскликнул высокий парень с косой, падающей на глаз челкой и редкими пшеничными усиками. — Так и мы…
— Ты, Красюк, того, не очень, — приглушенно буркнул заросший седоватой бородой мужик. — Тебе что? Тебе можно еще и поскакать. А у кого рты голодные по углам… Гомон усилился.
— Глядишь, и нынче не отсеемся, все скачем, ветра ищем в поле.
— Пос-с-стой, пос-с-той, неужто влас-с-ти на пос-с-сев дают? — Отпихивая локтями других, к Ягунину пробился коренастый, как комель, повстанец.
Мишкиным товаром никто уже не интересовался. Две бабы сунулись было в сени, но их турнули: попозже зайдете, сороки…
— Дают. Со всей России везут, — убежденно говорил Мишка. — Вот только бы зиму народу перегоревать. Все наладится, вот увидите.
— Для кого наладится… — с горечью забубнил кто-то в толпе. Красюк, тряхнув светлой челкой, крикнул:
— Не ной, дядька Семен! Сколько народу уж домой воротилось!
— И всех в расход, — желчно вылез рыжий мужичонка. — До единого.
— Врешь! — сердито возразил Мишка. Он чувствовал, что наступил момент, ради которого они и добирались сюда с Байжаном. — Даже в газете печатают: кто добровольно сдается, того прощают власти.
— Агитация! — рыжий зло ощерился. — Братцы, это ж с Уральска чекист, я его летось там в садике видел. Возле чека гулял, ей-ей! Не из Самары он вовсе, ей-ей!..
— Врешь! — заорал Мишка, схватил со стола завернутую в «Коммуну» сорочку, дернул за узелок бечевку. — На, рыжая борода, гляди! Декабрь, месяц, газета «Коммуна». Перед отъездом для товарной завертки целую пачку купил. Глядите-ка. — Он развернул газету, и все вокруг притихли в ожидании чего-то особенного, важного. — Кто грамотней у вас?
— Евген, читани. — Усатого парня вытолкнули к столу. Красюк расправил ладонями мятую страницу, откашлялся, пригладил усики.
— Вот эту! — ткнул пальцем Мишка.
— «Отрекаюсь от бандитского прошлого», — громко прочитал тот заголовок, и тишина в горнице стала полной: слышно было, как на улице перекликаются две старухи.
— «Я, бывший участник бандитского движения, бывший командир эскадрона банды изменника Серова… — тут голос Красюка невольно дрогнул — шутка ли произнести вслух такие слова! — обращаюсь к вам, товарищи рабочие и крестьяне всей Самарской губернии, с искренним и полным признанием своей страшной ошибки, которую я совершил, когда поверил…»
— Кто это? Кто это? — услышал Мишка чей-то шепоток. — Цыц, слушай!
А Евгений громко и монотонно читал покаянное письмо бандита, добровольно сдавшегося частям ВЧК. Десятки глаз впились в его шевелящиеся пухлые губы, которые он, волнуясь, время от времени облизывал. И каждая такая маленькая пауза тоже делала свое дело: давала людям секундные передышки, чтобы осмыслить услышанное, чтобы мгновенно переглянуться и убедиться, что другие воспринимают все так же, как и ты.
— «Советская власть простила мне тяжелое заблуждение, которое я не повторю никогда. Теперь вместе со всем трудовым народом буду строить новую счастливую жизнь, бороться с голодом и разрухой. Короче, жить буду на земле как честный человек. А не как жадный зверь, от которого людям одно только горе, беда, раззор и убийство. Спасибо советской власти, что поверила мне. Остальной своей жизнью оправдаю ее доверие и призываю всех тех бандитов, которые еще не осознали и не явились на добровольную сдачу: торопитесь, а то после будет поздно!
Бывший бандит Василий Курасов».
— Васька Курасов! — тонко ахнул скуластый бородач, срывая с себя мохнатую папаху. — Земляк мой!
Разом рухнула тишина.
— Так его ж вроде убили?
— Вот те и убили — пропал он под Пугачевой…
— Сдался, стервец! Молчком!
— Эскадронный, что ли? Косой, что ли?
— А ежли брехня? Ежли подманывают?
— Вот те на! Вот те на!
— Какой Курасов? С какого полка, говорю, ну?!
— Живет, подлец, теперь хоть бы что…
Мишка заметил, что Красюк сложил газету и сунул за пазуху.
— Тихо! — зычный бас широкоплечего верзилы с пятнистыми от обморожения щеками покрыл голоса. Он подождал, пока не приутихнут, и продолжал: — Не след нам тут митинговать, братцы, не место. Я одно хочу спросить у товарища, чья газета. Он что, Васька Курасов-то, с листком, который с чековской печаткой, пошел сдаваться или просто так? Есть какая разница аль нет?
— И то! — поддержал скуластый, нервно хватая себя за бороду. — Сунешься просто, а тебя — шлеп — и все дела! Скажут: в бою-де.
Мишка почувствовал, как сердце забилось часто-часто.
— Да откуда ему-то знать, мужики? — всплеснул руками рыжий. — Он же торгаш, а газета — завертка…
— А кого еще спросишь? Тебя? — огрызнулся скуластый. — Может, знаешь все-таки, купец, а? Сказал бы!
«Была не была, — подумал Мишка. — Для агитации — самолучший момент, а то зачем и ехал? Авось проскочим…»
— Скажу, — рубанул он кулаком. — Только не шуметь, черти, тихо!
— Тихо! — гаркнул обмороженный.
— Товарищи крестьяне, — горячо заговорил Ягунин. — До каких пор жизни свои грабить будете? Царя, буржуев мы поперли, светлое будущее надо срочно возводить, чтоб всем жилось наилучшим образом, а теперь с вами сражайся! С кем? С крестьянами, с трудовым народом, да? Думаете, охота советской власти вас по степям стрелять, как собак бешеных? Кто ж тогда будет землю пахать? Мы призываем вас…
— Погодь! — грубо перебил его обмороженный мужик. — Кто «мы»-то? Торговцы, что ль?
Ягунин обвел взглядом, набившихся в горницу серовцев. За спинами, в сенях, промелькнуло изумленное лицо Алены. По-разному глядели на него сейчас десятки глаз: одни — исподлобья, с недоверием, другие — с ожиданием и надеждой, третьи — он заметил и такие — враждебно.
— Я к вам специально посланный делегат от советской власти, вот я кто, — решительно заявил Мишка. — Велела она вам передать: коли сейчас опомнитесь — простит. Все равно другого выхода у вас нет, разве не так? Пиши в листовку свою фамилию — и сдавайся! Старое поминать не будем. Точка!
— А ты мандат покажи! — крикнул кто-то.
— Мандат? Гляди! Дайте нож!
Сразу несколько рук потянулось к поясам. Мишка, не глядя, взял чей-то нож, не мешкая, поставил ногу на лавку и в двух местах разрезал глубокий отворот валенка. Из-под него достал тонкую пачку бумажек, стянутых ниткой. Р-раз! — и перерезана нитка.
— Держите! — Мишка шлепнул о стол пачкой листовок с синеющими кругами печатей. Резанул дважды отворот второго валенка — и еще одна пачка рассыпалась по столу.
