Александр Дюма - Царица Сладострастия
— Тогда до вечера.
И сборщик пожертвований удалился бодрым шагом; монаху было уже за пятьдесят, но выглядел он еще очень моложаво. Едва потеряв из виду стены монастыря, он заметил в ста шагах от себя высокого человека, быстро приближавшегося к нему; в правой руке мужчина держал тяжелую палку, а в левой — платок, которым он то и дело вытирал пот, струившийся с лица.
«А! Так я и знал, — сказал себе монах, — это Бернардо Гавацца. Все очень просто: поскольку граф ди Мариани смирился с одинокой жизнью в Турине, Бернардо, естественно, стал хозяином на вилле Сантони. К несчастью для него, он устроил все без меня, решив, что достаточно силен и может пренебречь моими советами. Однако этой давней тайне, этому беззаконию должен быть положен конец, и, кажется, мы к нему приближаемся».
Затем громким голосом сборщик подаяний окликнул путника и, когда тот подошел совсем близко, заговорил с ним:
— Такая рань, а ты уже в пути, друг Бернардо!
— Что тут особенного? Вы ведь тоже в дороге, преподобный отец, и вряд ли это кого-нибудь удивит.
— Это естественно для меня: монастырь остался без хлеба, уже давно Всевышний не посылает своим чадам манну небесную, словно росу. Так что я вышел из монастыря, убежища, дарованного мне Богом, а ты, судя по всему, идешь от виллы Сантони, откуда граф Мариани прогнал тебя больше десяти месяцев назад и где я запретил тебе появляться… Ты оттуда идешь, признавайся?!
— Вы слишком любопытны нынешним утром, преподобный отец, — нахмурив брови, ответил Бернардо, и его пальцы сжали короткую палку, которой он был вооружен.
— Что поделаешь, любезный сын мой! В моем возрасте не меняют привычек, а я всегда стремился докопаться до того, что хотят скрыть от меня.
— Остерегайтесь, преподобный отец, бывают обстоятельства, когда это может навлечь на вас беду.
— Дитя! — сказал монах, гордо выпрямившись. — Храни тебя Бог, если ты попытаешься бороться против меня; прими мой совет и последуй ему: никогда больше не появляйся на вилле Сантони, откуда ты идешь и где, я уверен,, ты провел ночь.
При этих словах тень пробежала по лбу Бернардо; из-под черных бровей его глаза метали молнии, а палка, которой он воспользовался как оружием, просвистела в воздухе; но монах уже приготовился к обороне: загородившись сумой как щитом, он одной рукой отразил предназначенный ему удар, а другой — в ту же секунду схватил противника за горло и опрокинул его к своим ногам.
— Я мог бы убить тебя, мерзавец! — сказал он, достав из-под сутаны длинный нож. — Пожалуй, мне даже следует это сделать…
Бернардо пришел в ужас; он не мог перевести дыхания, и смерть предстала перед ним во всем своем отвратительном облике, а ведь ему было всего двадцать пять лет.
— Пощадите! Пощадите! — бормотал он сдавленным голосом.
— Хорошо, я не трону тебя, но при одном условии: ты честно ответишь на все вопросы, которые я сейчас тебе задам.
— Преподобный отец, я исповедуюсь вам.
— Это будет слишком долго, и дорога не очень подходит для такого дела. Поднимись, сядем на краю вон того рва, и ты прямо ответишь на мои вопросы, большего я не требую.
С этими словами монах подал молодому человеку руку, тот проворно вскочил, и они пошли к месту, указанному страшным сборщиком подаяний.
— Прежде всего, — начал монах, не выпуская из рук свой длинный нож, — как мне кажется, на вилле Сантони определенно случилось нечто чрезвычайное.
— Преподобный отец, там произошло самое обычное и естественное событие: графиня Мариани родила ребенка мужского пола.
— Которому ты приходишься отцом?
— О! Ваше преподобие, вы говорите что-то чудовищное!
— Напротив, я тебе сейчас докажу, что все необычайно просто. Два года назад граф Карло Мариани взял в жены Анджелу, дочь маркиза Спенцо, умершего несколько месяцев спустя. От этого союза родился мальчик, ему сейчас чуть больше года… Тогда ты служил простым скотником у семейства Спенцо…
— Все так, падре: я ухаживал за скотиной, но был способен на большее, что и доказал.
— На чуть большее и значительно худшее, Бернардо! Не будем торопиться: солнце только встает на горизонте, поэтому слушай и наберись терпения. Я так хочу! Анджела Спенцо в шестнадцать лет была живой, пылкой, жадной до удовольствий. Ее отец стоял на краю могилы и не мог быть наставником дочери в делах этого мира. Вот почему стремления юной особы изменились; вместо того чтобы обратить свой взгляд вверх, она его опустила, и он упал на тебя…
— О падре! Падре!
— После этого ты уже не работал на скотном дворе, тебя научили читать, писать, ты стал доверенным лицом в Сантони.
— Ваша правда, преподобный отец, но что тут плохого?
— Мы сейчас подойдем к этому, сын мой. Вскоре граф Мариани попросил руки Анджелы, получил ее, и, как я только что сказал, по истечении первого брачного года родился ребенок; но задолго до этого доброе согласие между супругами было нарушено; граф уехал в долгое путешествие и как раз сегодня исполнилось семь месяцев с тех пор, как он вновь появился на вилле Сантони, а через три дня снова покинул ее, чтобы поселиться в Турине, где он и находится по сей день… Все точно, Бернардо, не так ли?
— Увы, преподобный отец!..
— Да, все так и было, но этой истории надо положить конец: дитя прелюбодейки должно исчезнуть.
— О-о!
— Так надо, Бернардо; тогда все будет кончено и, быть может, душевный покой и счастье вновь воцарятся в этой семье.
— О отец! Но ребенок полон жизни, крепок и здоров…
— Он дитя преступления, Бернардо, и Бог проклял его еще до рождения; это мое последнее слово. К тому же, чего стоит жизнь новорожденного, который еще не осознал, что он живет?.. Сегодня вечером я дам тебе то, что нужно, чтобы вопрос о младенце больше не возникал. Ты придешь к воротам монастыря и попросишь пропустить тебя внутрь, понял?
— Я вынужден безоговорочно повиноваться моему властелину.
— И ты исчезнешь с виллы Сантони и никогда туда не вернешься, так?
При этих словах Бернардо рванулся как тигр, но сборщик подаяний вскочил на ноги одновременно с ним.
— Я требую этого, и так должно быть, — продолжал он, потрясая ножом.
— Значит так и будет, — ответил Бернардо, в отчаянии уронив голову на грудь, — но мне все же придется пойти сейчас в Кивассо, хотя бы для того, чтобы отвести подозрения.
— Иди же, я тебя не держу.
— О преподобный отец, я знаю, что нахожусь в вашей власти, вот уже четверть часа мне кажется, что я это не я, а просто какая-то тень.
— Таким ты и должен быть, Бернардо, оставайся в роли тени, если хочешь жить.
Сказав это, монах поднялся, жестом указал Бернардо дорогу в Кивассо, а сам пошел по направлению к вилле Сантони.