Филиппа Грегори - Дочь «Делателя королей» (ЛП)

— Быстрее! — кричу я, словно мы можем поднять паруса и проскочить над цепью, пока она поднялась не слишком высоко.

Но нам не нужно мчаться на этот барьер; как только они узнают нас, цепь опустят; как только они увидят штандарт с медведем Уорика, они впустят нас. Отец самый любимый адмирал, который был у Кале. Кале его собственный город, он не принадлежит ни Йоркам, ни Ланкастерам, он верен только нам. Это дом моего детства. Я смотрю на замок, и вижу орудийную площадку под моим окном, туда одну за другой выкатывают пушки, словно замок готовится к обороне.

Это недоразумение, говорю я себе. Должно быть, они перепутали наш корабль с кораблем Эдуарда. Но потом я смотрю вверх. Над зубчатой стеной развевается не флаг отца, там белая роза Йорков на королевском штандарте. Несмотря на нашу измену, Кале остался верен Эдуарду и Дому Йорков. Когда-то отец сказал, что Кале стал твердыней Йорков, и он остался верен им. Кале не следует за приливами. Он всегда верен, и когда мы изменили, мы стали его врагами.

Рулевой вовремя замечает опасность, поднимающуюся из моря, и кричит капитану. Капитан спрыгивает с юта и ревет на моряков. Отец бросается к штурвалу, вместе с рулевым наваливается на него, чтобы отвернуть корабль от смертельной ловушки. Паруса хлопают, когда мы поворачиваем боком к ветру, и крутая волна бросает корабль в сторону, угрожая опрокинуть нас.

— Бери круче к ветру, поворачивай, зарифить паруса! — кричит отец, и корабль, кряхтя, разворачивается обратно.

Со стороны замка доносится взрыв, и пушечное ядро тяжело шлепается в воду за бортом. Они готовы к бою. Они держат нас в зоне обстрела. Они утопят нас, если мы не уйдем.

Я не могу поверить, что наш собственный дом восстал против нас, но отец разворачивает корабль быстро и без колебаний. Потом моряки убирают паруса и бросают якорь. Я никогда не видела отца в таком гневе. Он посылает офицера в лодке с требованием к своему гарнизону впустить его. Мы ждем. Море не утихает, ветер дует так, что якорная цепь натянута до предела, волны сердито переваливают корабль с одного борта на другой. Я выхожу из каюты и иду к борту корабля, чтобы посмотреть на наш дом. Я все еще не могу поверить, что его закрыли от нас. Я не верю, что не смогу подняться по каменной лестнице в свою спальню и потребовать горячую ванну и чистую одежду. Наконец я вижу, как маленькая лодка выходит из гавани. Я слышу удар о борт, когда она причаливает, потом крики матросов, тянущих канаты. Нам прислали несколько бочонков с вином, печенье и немного сыра для Изабеллы. Вот и все. Они не передают никакого сообщения, им нечего сказать. Лодка отталкивается от борта и плывет обратно в Кале. Это все. Они отлучили нас от нашего дома и прислали вино для Изабель из жалости.

— Анна! — кричит мама против ветра. — Иди сюда.

Я сомневаюсь, идти ли мне обратно, но слышу, как скрипит якорная цепь, затем грохот, с которым якорь падает на палубу и освобождает нас. Корабль стонет, снова отпущенный на милость моря, под удары ветра и волн. Я не знаю, какой курс возьмет отец. Я не знаю, куда мы отправимся теперь, когда нас выгнали из нашего собственного дома. Мы не можем вернуться в Англию, ведь мы предатели. Кале не впустил нас. Куда мы пойдем? Где мы сможем быть в безопасности?

В каюте Изабель стоит посреди кровати на локтях и коленях, мыча, как умирающее животное. Она смотрит на меня сквозь спутанные волосы, ее лицо белее мела, глаза обведены красным. Я с трудом узнаю ее; она уродлива, как раненый зверь. Моя мать поднимает ее окровавленное платье и белье. Мне становится плохо, я отворачиваюсь.

— Ты должна ввести руку внутрь и перевернуть ребенка, говорит мама. Мои руки слишком большие. Я не смогу это сделать.

Я в ужасе смотрю на нее.

— Что?

— У нас не будет повитухи, мы должны перевернуть ребенка сами, — нетерпеливо отвечает мать. — Она очень маленькая, мои руки слишком велики для нее. Это должна сделать ты.

Я смотрю на свои тонкие руки, на длинные пальцы.

— Я не знаю, что делать, — говорю я.

— Я тебе скажу.

— Я не смогу.

— Ты должна.

— Мама, я девушка, я вообще не должна находиться здесь…

Меня прерывает крик Изабеллы, когда она падает лицом на кровать.

— Энни, ради Бога, помоги мне. Вытащи его! Вытащи его из меня!

Мать берет меня за руку и тащит к подножию кровати. Маргарет поднимает юбку Изабель, ее ноги залиты кровью.

— Положи руку в нее, — говорит мама. — Нажимай. Ты что-то чувствуешь?

Изабель кричит, я ввожу руку в ее лоно, протискивая ее в глубину податливой плоти. Ужас и отвращение — вот все, что я чувствую. Потом что-то скользкое: маленькие ноги.

Тело Изабель больно сжимает мою руку, стискивает пальцы. Я кричу:

— Не делай так! Мне больно!

Она задыхается, как умирающая корова.

— Я не могу ничего поделать, Энни. Вытаскивай его.

Я изо всех сил упираюсь ногами в стенку кровати.

— Я держу его. Думаю, это нога или рука.

— Можешь найти вторую?

Я качаю головой.

— Все равно, тяни его, — говорит мама.

Я в ужасе трясу головой.

— Мы сможем достать его. Тяни осторожно.

Я начинаю тянуть. Изабель кричит. Я кусаю губы: это отвратительная, страшная работа; Изабель внушает мне ужас, она похожа на толстую кобылу, стоит на четвереньках, как шлюха, и заставляет меня делать это. Я молюсь про себя, морщусь и отворачиваю голову в сторону, как будто не хочу ничего видеть; я изо всех сил отталкиваюсь от кровати, от нее, моей сестры, этого монстра, касаясь ее без жалости, но не выпуская из пальцев маленькую ручку или ножку, несмотря на все мое отвращение.

— Ты можешь засунуть в нее вторую руку?

Я смотрю на мать, как на сумасшедшую. Это невозможно.

— Смотри, если ты просунешь туда вторую руку, ты сможешь достать ребенка.

Я забыла, что там ребенок, я так потрясена ужасной вонью и ощущением чего-то маленького и скользкого в моей руке. Осторожно и медленно я пытаюсь просунуть вторую руку. Она на что-то натыкается, кончиками пальцев я ощупываю то, что может быть рукой или плечом.

— Рука? — говорю я.

Я стискиваю зубы, чтобы не зарыдать.

— Брось ее, ищи дальше, найди вторую ногу. — мать стискивает руки, отчаянно пытаясь помочь, похлопывает Изабель по спине, как больную собаку.

— Я нашла вторую ногу, — говорю я.

— Когда я скажу, тяни за обе ноги одновременно, — командует она. Она обходит кровать и берет Изабель за голову. Мама говорит ей: — Когда ты почувствуешь боль, ты должна потужиться, — говорит она. — Тужься изо всех сил.