Александр Золотько - 1941: Время кровавых псов
– Ромб! – выпалил Севка и по выражению лица Орлова понял, что промазал. – Этот… как его… прямоугольник… шпала.
– Не позорься, Залесский, – вздохнул Орлов. – Что прикажешь мне думать? И что прикажешь делать? Я тебя поначалу хотел вывести к нашим и сдать в Особый отдел. Все рассказать и отдать. Пусть они сами разбираются. Может, в Москву тебя отправили бы. Не мое дело. Знаю только, что с тобой что-то не так…
– А если я просто сумасшедший? – вскинулся Севка и скрипнул зубами, осознав, что совершил очередную ошибку.
Ему бы затянуть какую-нибудь песню. Современную ему, совершенно идиотскую по меркам этого времени. Какие-нибудь «муси-пуси» прекрасно подошли бы. Ни один чокнутый не станет орать, что он сумасшедший.
– Я тебя и к полковнику не пустил, чтобы ты не ляпнул что-то такое, веселое… Думал, получится. А вместо этого… не повезло тебе, Сева! Лес сейчас полон немцев, я тебя не удержу, если что. Черт тебя знает, как ты поведешь себя, увидев немцев вблизи… А если ты не агент немцев, а, скажем, марсианин… И попадешься к ним, передашь им важные сведения?
– Глупость.
– Глупость, – согласился Орлов. – Но у меня нет других вариантов. Возиться с тобой, рискуя сыграть на руку врагу? Нет, извини. Я не могу рисковать. Все и так слишком плохо, чтобы еще и… Извини.
Орлов протянул руку к петле, сделанной из кожаного ремешка от пистолета. Потянул.
Петля стала затягиваться.
– Не нужно, – прохрипел Севка.
Орлов закрыл глаза, но продолжал тянуть за конец ремешка.
– Я… пожалуйста… я… не могу… ты не поверишь… – задыхаясь, простонал Севка.
– А ты попробуй, сделай одолжение, – попросил Орлов. – Я и сам не хочу тебя душить. Серьезно тебя прошу – отговори меня. Если ты немец… если агент – извини, все равно я тебя убью. Или нет, если ты докажешь, что есть смысл рисковать и тащить тебя через линию фронта…
– Я не немец, – сказал Севка, почувствовав, что петля ослабла. – Я – Всеволод Александрович Залесский, мне двадцать два года, и я не младший политрук Красной армии. Потому что родился я в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году в Харькове…
Петля резко напряглась, Севка дернулся, захрипел, тело выгнулось дугой…
– Дурак, – выдохнул Орлов, отпуская петлю. – Я же тебя на самом деле придушу… От твоей честности зависит твоя жизнь, а ты несешь…
– Я, Всеволод Александрович Залесский, тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения, родился в Харькове. Отец – Александр Кириллович Залесский, тысяча девятьсот шестьдесят третьего года рождения, коммунист. Мать…
Севка снова захрипел, перед глазами поплыли радужные пятна.
– Я студент третьего курса филологического факультета Национального университета имени Каразина… Я…
– Харьковский университет имени Горького, – сказал Орлов.
– Был Горького… А сейчас – Каразина. Каразина.
– Харьков немцы еще не взяли, так что переименовать не могли… – пробормотал Орлов, петлю тем не менее ослабив. – Кто такой Каразин?
– Основатель университета. Переименовали в… – Севка задумался.
Он не помнил, когда переименовали. Помнил, что после девяносто первого, но когда…
– Уже лет двадцать, как переименовали…
Орлов засмеялся. Потом закашлялся и замолчал.
– Я не вру…
– Двадцать лет назад – это в двадцать первом году. Чушь. Ты снова путаешь, Сева. Я сам чуть не поехал поступать в Харьковский университет. И он носил имя Горького. Такие дела. Может, ты и впрямь двинулся умом… Может, контузия была?
Наверное, нужно было согласиться, но Севка уже не мог остановиться. Его словно прорвало. Он говорил и говорил, захлебываясь, рассказывал о себе, об отце и матери, о том, как погибли они в автомобильной катастрофе…
– А ты ведь и сам веришь в то, что говоришь, – тихо-тихо произнес Орлов.
– Я говорю правду. Правду! – Севка чуть не стал говорить о развале Союза, но в последнюю секунду заставил себя заткнуться. – Не веришь – можешь меня убить. Хоть задушить, хоть зарезать. Но я сам не знаю, как попал сюда. Я пришел в себя только вчера утром, на поле. Голый. И…
Севка подробно рассказал о том, как очнулся, как увидел машину, как бежал и как не успел, про самолет и форму младшего политрука, которую нашел в чемодане. Орлов слушал, не перебивая. Севка сказал, что в документах значится совсем другая фамилия. Орлов достал документы из кармана у Севки и внимательно просмотрел, повернув страницы к скупому свету, проникавшему в пещеру снаружи.
– Разве я бы назвался другой фамилией, не из удостоверения, если бы был диверсантом? Сам подумай!
– Не знаю. Но мне кажется, что если бы назвался марсианином, то мне легче было бы поверить. Старший брат Аэлиты, что ли… Прилетел в бронзовом яйце в поисках инженера Лося… Но из будущего… А мы победили? – вдруг спросил Орлов.
– Да, – не задумываясь ответил Севка. – В…
– Когда?
– Я… Я не могу тебе сказать… Честно, не могу. – Севку вдруг охватило ледяное спокойствие, будто он только что тонул, бился в панике, но вдруг нащупал ногами твердое дно и встал.
Он не может ничего говорить этому старшему лейтенанту из прошлого. Иначе все изменится. Все – изменится. И будущее будет другим. И победа произойдет не в сорок пятом, а раньше. Или позже. Или вообще не произойдет, потому что Орлов, твердо зная, что девятого мая тысяча девятьсот сорок пятого года мы все равно победим Германию, веря в неизбежность победы, в каком-нибудь бою вдруг решит, что вот сейчас, возле этой деревни Чурбановки, нет смысла умываться кровавым потом, что можно просто отойти… И отойдет. И за ним побежит батальон, полк, дивизия, все рухнет…
Вот ради этого, ради спасения будущего, есть смысл молчать. И даже подохнуть, задохнувшись в удавке, так ловко прилаженной старшим лейтенантом Красной армии Орловым на горле Всеволода Залесского, который и родится-то через сорок восемь лет…
– Я не могу тебе ничего сказать. Можешь меня убить, – повторил Севка. – Но если я начну говорить, то будущее может измениться, и немцы возьмут Москву. Ты этого хочешь?
– Значит, они ее не возьмут… – Орлов потер лоб. – Не возьмут. А Ленинград?
Севка не ответил.
– Ладно, не отвечай. Сколько же еще воевать? Полгода? Год? Никак не меньше. Сколько же народу погибнет за этот год… А ведь придется не только из СССР немцев гнать, всю Европу придется чистить… Это еще никак не меньше полугода… И еще убитые и раненые. Тысячи. Десятки тысяч… Стоп!
Орлов неожиданно хлопнул Севку ладонью по груди.
– А ведь у тебя накладка получается… Накладочка…
– Какая? Я сказал все, что мог. Даже больше. И ничего другого я рассказать…
– Подожди, не суетись. Значит, если ты, попав в прошлое, что-то расскажешь, то можешь все изменить… Разрушить. Так?
