Анна Антоновская - Город мелодичных колокольчиков
А разве в последний год Абу-Селим не скрежетал зубами, встречая в Стамбуле грузин? Но он был вынужден молчать, ибо Мурад IV не преминул бы и ста таким эфенди перерезать горло за каплю крови своего любимца.
«Теперь срок, — решил верховный везир, — спустить с цепи Абу-Селима, дабы еще крепче посадить на цепь Моурав-пашу». — И глаза Хозрева самодовольно сузились. Его разбирал мелкий хохоток.
Он надел под кафтан тонкий дамасский панцирь с золотыми буквами изречения: «Ты, аллах наш. Порази начальника наших притеснителей!», допив чашечку кофе, облизнул языком губы и послал чухадара за Абу-Селимом.
Едва эфенди вошел в зал ковров и раздумий, Хозрев вкрадчиво заговорил:
— Пробуди, эфенди Абу-Селим, свою память. Не ты ли убегал, подобно одному зайцу, от двух и еще двух ловушек, расставленных тебе Моурав-ханом? Не забыл ли, как, изодранный, ползал в камышах Аракса, занозя пять и пять пальцев и еще один?
Хозрев захихикал. Абу-Селим побагровел, метнув взгляд, будто нож. Нет, ничего не забыл эфенди. Он постоянно ощущал свой позор, как ядро на шее. И звезда его померкла, ибо султан хотя из-за знатности и не предал его палачам, но отстранил от всех военных дел империи.
Чухадар накрепко закрыл окна, преграждая доступ шумам взбудораженного города, опустил ковры на двери, — по ту сторону их стояли в белоснежных бурнусах арабы с саблями наголо.
Везир и эфенди опустились на подушки, поджав под себя ноги; они ласково смотрели друг на друга.
Говорили всего два базарных часа…
Потом эфенди, сияя, покинул дворцовый дом вали и вновь вскочил на коня, нервно танцующего под чепраком, украшенным золотыми кистями на длинных шнурах.
«Видит шайтан, — злорадствовал Абу-Селим, — я выведаю, зачем Ваххаб сзывает правоверных на площадь волнения дураков и сдержанности умных».
Щит солнца достиг зенита, но холодный ветер, долетавший с дальних вершин, уносил тепло. Токатцы накидывали на плечи войлочные плащи, кстати, они оберегали от сабельных ударов.
Ваххаб-паша только что вернулся из орт, расположенных около восточных ворот. Его тайные действия принесли желанные плоды — брожение янычар усилилось. Орты Джебеджы, двадцать вторая и тридцать третья, оставались верными боевому Келиль-паше. Иззет-бей заверил Ваххаба, что латники придут по первому сигналу. Еще надежнее были орты Силяхтара — сорок четвертая и сорок седьмая. Янычар еле сдерживали, каждый из них вызывался покончить с Хозрев-пашой. Но неожиданно в стане верховного везира оказались бомбардиры орт Хумбараджы. Капудан Неджиб, восторженный поклонник Непобедимого, переметнулся к врагам. Он боялся гнева аллаха.
Минареты, как каменные персты, указывали на небо. Но Ваххаб-паша и без них не забывал об откровениях пророка. В суре корана «Изложенные» Мухаммед предупреждает: «Мы заставим неверных подчиниться наказанию страшному», но в суре «Клеветник» он обличает: «Горе всякому злословящему…», а в суре «Эль-Араф!» предостерегает: «Аллах запретил совершать постыдное и явно и тайно…»
Улицы Токата до краев наполнили толпы. Все стремятся куда-то, жадно ловят новые вести, одна фантастичнее другой. Появились гадальщики и предсказатели. Одни важно изрекают то, что вымыслили сами, другие, подстрекаемые муллами в белых чалмах, на все лады восхваляют Хозрев-пашу:
— Алла, он отразит от вас руку врагов-гяуров!
— Не верьте, правоверные! — кричит водонос, даром предлагая воду. — Моурав-паша хочет всех обогатить!
— Бей водоноса! — рычит рыжебородый, вытаскивая огромный нож из-за кожаного пояса. — Лей на землю воду смутьяна!
— Мясника бей! — кричат в толпе. — Он слуга шайтана! Все за Моурав-пашу!
— Да одержит победу Хозрев-паша! Защитим пять бунчуков!
— Бей! Ур-да-башина Моурав-паше, блеску трех бунчуков!
— Алла! Сюда!
— Мо-олчи, кёр оласы!
— Бей!
Сипахи Ваххаба с трудом ножнами ятаганов пробили ему дорогу. Туркоман изгибал голову и зло косил глазами.
Скакун словно понимал, что хозяин его дорожит и одной секундой. Пронзительно заржав, он вынес его на улицу Водоемов. И тут все гудело и двигалось. Кто-то швырял камни. Круги расходились по зеленоватой воде, отражавшей затуманенное ветром небо.
Навстречу Ваххаб-паше двигались в строгом строю янычары. Привстав на стременах, он рассмотрел значок орты: на красном шелке дымящийся мушкет.
«Откуда взялась здесь двадцать восьмая орта Окджу? — удивился паша. — Ее шатры в двух часах езды от Токата. И куда она направляется?»
Не доезжая до дома, Ваххаб-паша вновь услышал, шум. Кто-то понукал коней. Перекресток был запружен бурлящим народом, — там по две в ряд двигались медные пушки, скрипели колеса и щелкали бичи.
Мимо главной мечети шагали янычары орты поджигателей. На высоких шестах чернели железные коробки со смолой и шары из легко загорающейся материи.
Ваххаб-паша насторожился. Он пришпорил скакуна.
Скинув шлем, обтянутый белой кисеей, он прошел в свой дом, затененный платанами.
В «комнате приветствий» его уже ждал Абу-Селим-эфенди, как всегда подтянутый и нарядно одетый.
Ваххаб-паша скрыл свое неудовольствие при виде незваного гостя.
Обычно словоохотливый и веселый, сейчас Ваххаб был мрачен и молчалив. Эфенди, как бы не замечая настроения паши, полюбопытствовал, зачем глашатаи надрывают глотку.
Ваххаб-паша сухо ответил:
— Приди завтра после второго намаза, узнаешь.
— Свидетель Абубекр, мне незачем глотать пыль вместе с оборванцами. И так знаю, о чем станут говорить все доброжелатели Непобедимого. — Эфенди рассмеялся, и черные усы в стрелку запрыгали на его губе. — Кто еще, о Ваххаб, проявил доброту к Моурав-паше? Напрасно молчишь, благородный паша, аллаху угодное дело затеяли паши. Я решил тоже уговорить янычар умерить свою ярость и терпеливо выслушать бывшего слугу шаха Аббаса.
Паша молчал. Он смотрел на эфенди так, как смотрят на глиняную куклу.
Абу-Селим внимательно оглядел «комнату приветствий». В ней были и кальяны и фрукты.
— Где же твое гостеприимство, паша?
— Оно при мне, — ответил Ваххаб и велел вбежавшим на зов слугам подать кофе и плоды, придвинуть кальяны, установить на арабском столике нарды.
Он сам открыл доску и, зная, что недаром приполз этот прислужник отвратного Хозрева, велел слугам удалиться.
— Хорошо ли, эфенди, ты играешь? — усмехнулся Ваххаб. — Ибо нет большей досады, как неудачно затрачивать время. Эйвах, жизнь так коротка.
— О паша, сам аллах толкнул тебя спросить об этом. Я всегда играю на выигрыш!
— Неужели, зфенди, ты забыл, как обыграл тебя в Иране Непобедимый?
— Видит небо, не забыл и… решил отыграться.
