Генрих Эрлих - Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта
— А приказы сейчас отдавать некому, — подхватил Красавчик. — Вот нам никто не отдает приказы, и что же? Мы спокойно сидим за столом, ведем мирную, приятную беседу с красивой женщиной и не помышляем о войне. Мы совсем о другом думаем, — томным голосом добавил он.
Ворковать с женщинами было не в стиле Красавчика. Его единственной страстью были автомобили, на женщин ему было наплевать. Есть — хорошо, нет — еще лучше. За месяцы и годы, что они прослужили вместе, Юрген уверился в этом на все сто. Поэтому он не придал никакого значения подкатам Красавчика, тот действовал по ситуации, они всегда действовали по ситуации.
— И в чем же, Ева, состоят ваши обязанности в этой грозной организации? — спросил Юрген.
— Я командир опорного пункта, — с какой–то даже гордостью сказала Ева. — Всех вновь прибывающих должны направлять ко мне. Когда вы появились, я подумала, что вы первые…
— Первые и последние, — рассмеялся Красавчик, — а если кого–нибудь вдруг занесет, то мы не пустим.
— Точно, — сказал Юрген, — уши надерем и к мамке назад отправим.
— Спасибо, — искренне сказала Ева.
Сказала Юргену, а руку благодарно положила на руку Красавчику. Юрген этому — опять ноль внимания.
— И что же вы должны были делать с этими вновь прибывшими? — продолжать он гнуть свою линию.
— Дать переодеться…
— О! — радостно воскликнул Юрген. — То, что надо! Выполняйте!
В сарае были просто залежи гражданской одежды, которую пожертвовали жители этой и окрестной деревень. У всех осталось много мужской одежды после погибших на фронте мужей и сыновей. Не было только теплых вещей, их сдали еще раньше в фонд помощи солдатам Восточного фронта. Но теплые вещи им были не особо–то и нужны, на дворе был май.
Они подобрали себе одежду по размеру и вкусу Юрген посмотрел на себя в зеркало. Брюки закрывали армейские ботинки. Ботинки он решил оставить, они были почти новыми и крепкими, да и не должны были возбуждать подозрений. Отто Гартнер в свое время столько этих ботинок перетаскал на черный рынок, выменивая на еду и самогонку, что половина местного населения в тех местах, где они стояли, щеголяла в них. И так наверняка было везде. Темная рубашка, тонкий джемпер, короткая черная куртка, ансамбль дополняла потертая кожаная кепочка. Юрген чуть надвинул ее на глаза. Получился молодой рабочий паренек из порта. Вот только лицо — все какое–то обожженное, побитое, в застарелых мелких шрамчиках, ресницы и брови опалены. И выражение глаз — жесткое, напряженное, оценивающее. Юрген попытался изобразить бесшабашность и беззаботную веселость, свойственные молодым портовым парням. Не получилось. Пока и так сойдет, решил он.
— А вот тут у меня место для ночлега, — сказала Ева, отворяя скрытую занавеской дверь в комнату.
В комнате стояли четыре кровати, как будто специально для них. На кроватях были подушки и простыни!
— Какая казарма! — воскликнул Красавчик.
У Юргена вдруг помутилось в голове, его повело в сторону, он рухнул на ближайшую кровать.
— Порядок смен: Брейтгаупт, Кляйнбауэр, Хюбшман, — пробормотал он. — Меня разбудить в шесть.
Его никто не слушал. Его никто не слышал. Все уже спали.
* * *
Юрген открыл глаза. Солнце пробивалось сквозь плотно задернутую занавеску. Он посмотрел на часы — восемь. «Стоило надеть гражданскую одежду, и все — расслабился, проспал», — подумал он. Три другие кровати были пусты и аккуратно заправлены, никакой фельдфебель не придерется. Обер–фельдфебель, усмехнулся про себя Юрген, бывший.
Он рывком поднялся, заправил постель, оделся — кто–то раздел его. Старина Брейтгаупт, подумал он. Мысль заняла столько же времени, сколько и одевание.
Юрген вышел из комнаты, пошел на тихие голоса. У плиты стояла Ева, что–то помешивая в кастрюле длинной ложкой, рядом увивался Красавчик, он даже не заметил появления Юргена, и его гражданская одежда расслабила донельзя.
— Привет честной компании! — громко сказал Юрген. — А где Брейтгаупт?
— Копает, как всегда, — ответил Красавчик, — очередную могилу, — добавил он со смехом, — надеюсь, последнюю.
Юрген содрогнулся. Он тоже надеялся на то, что смерти и могилы остались в прошлом. И вот…
Раздались шаги, в комнату вошел Дитер, он нес в руках три автомата и ранец Юргена.
— Кажется, все, — сказал Дитер и положил принесенное на кучу их обмундирования.
— Посмотри, Юрген, может быть, возьмешь что–нибудь на память, — сказал Красавчик.
— Кофе хотите? — спросила Ева. Она раскраснелась от огня и вообще еще больше похорошела со вчерашнего вечера.
— С удовольствием, спасибо, — сказал Юрген, — я сейчас приду.
Он зашел в туалет, справил нужду, потом осторожно выглянул в заднюю дверь, окинул внимательным взглядом окрестности, наметил маршрут вдоль густых кустов и кудрявых плодовых деревьев и припустил на зады. Брейтгаупта он нашел в лесу, над поверхностью земли периодически появлялась его голова, вслед за этим летела лопата песка. Яма была не продолговатой, а квадратной, в таких зарывают мусор. «Действительно, ненужный мусор», — дошло наконец до Юргена.
— Достаточно, Ганс, — сказал Юрген, — пойдем кофе попьем.
Он сидел и разбирал свой бездонный вещевой мешок, все, что имело отношение к армии, летело в общую кучу. Старые сапоги, камуфляжная куртка, непромокаемая накидка, противогаз, каска, форменное кепи, ремень с бляхой «Бог с нами», запасные подсумки, расчетная книжка обер–фельдфебеля Вермахта и книжка уставов, даже смена белья, скрупулезно проштемпелеванная печатью Вермахта.
Ева зажгла лампу. Юрген посмотрел в окно, за которым быстро сгущались сумерки, потом на часы — половина десятого, удивленно затряс головой — да ведь это ж вечер, он проспал почти сутки.
— Сумерки, — сказала Ева, — сумерки богов. — Она была поэтической девушкой.
— Зачем ты проглотил солнце, Вольф! — крикнул Красавчик. — Немедленно верни людям солнце!
— Будет вам солнце завтра, — ответил Юрген.
— Да, после сумерек и ночной темноты всегда наступает рассвет и начинается новый день, — сказала Ева.
— Новый день, новая жизнь, новая любовь, — нанизывал Красавчик.
— После дождика даст Бог солнышко,[102] — внес свою лепту Брейтгаупт.
— Ну что, двинулись, — сказал Юрген, прерывая пустой разговор.
Они побросали все в яму — документы, обмундирование, ранцы, оружие, последние патроны, бросили по горсти земли. Потом Брейтгаупт споро забросал яму песком и землей, утоптал, накрыл дерном образовавшийся холмик. Так они похоронили войну. Они почтили ее память минутой молчания и закурили, усевшись на траву.
— Ну, что дальше делать будем? — с преувеличенной бодростью спросил Юрген. — Куда двинемся?
