Анджей Збых - Ставка больше, чем жизнь
— Вы все трое, — сказал он — пойдете со мной.
— Зачем вы их забираете? — спросил Струдель.
— Разобрать часы в помещении пульта управления.
— Тогда все в порядке, — махнул рукой немец.
Ян проинформировал их точно и кратко. Все были готовы к тому, что услышали, неоднократно обсуждали подобную возможность, хотя в глубине души верили, что ваши войска подойдут быстрее, чем немцы успеют эвакуировать завод.
— Что мы можем сделать, — вздохнул Левон, — погибнем ни за что…
— А ты хочешь, чтобы мы сидели сложа руки и ничего не делали? Шансов на успех у нас мало, но попробовать стоит, — сказал Огнивек.
Кроль и Толмаков были такого же мнения. Приземистый лысеющий Толмаков заявил, что нужно заняться конкретными делами, а не философствовать.
План действий был достаточно ясен: Огнивек, окончивший перед войной школу младших офицеров и поэтому считавшийся среди них военным специалистом, взял на себя руководство всей операцией. Точно в два сорок, то есть за пять минут до раздачи немцам оружия, он с двумя помощниками обезоружит начальника охраны завода и заберет у него ключи от склада. Двадцать пять человек под командованием Толмакова возьмут со склада оружие, затем изолируют немцев, работающих в подвальных помещениях завода. Левон и его французские товарищи должны будут обеспечивать операцию Огнивека и заняться неорганизованными рабочими, чтобы не допустить паники.
Оставалось еще немало деталей, которые необходимо было согласовать. Но в первую очередь предстояло решить вопрос: что делать дальше? Если им удастся вооружить иностранных рабочих и занять завод, то долго ли они смогут обороняться? Час, два? А что потом? Взлететь вместе с заводом на воздух?
— Если бы мы имели связь с нашими с той стороны… — с сожалением вздохнул Огнивек.
Они смотрели через стеклянную стенку на цех готовой продукции, на людей, демонтирующих станки, пытались представить ход операции…
— Смотрите! — вдруг крикнул Огнивек — Барбара! Как она здесь оказалась?
И действительно, по цеху шла Барбара Стецка.
4
Клос был вынужден пойти на риск, потому что не видел другого выбора: только Барбара могла проникнуть на завод.
…Клос свернул на широкую аллею, вдоль которой тянулись богатые особняки. Через минуту он увидит профессора Глясса, будет беседовать с ним, и результат этой беседы невозможно предвидеть. Он может сыграть только на одном: сын Глясса в советском плену. Он сообщит об этом профессору и прямо скажет, что… Риск огромный, и, если Глясс не согласится, останется только одна возможность… Ему не хотелось об этом думать. Мысленно он был с Барбарой Стецка. Пробралась ли она на завод? Установила ли связь с подпольной организацией? Существует ли эта организация на самом деле? Насколько она сильна?..
Небо перечеркнули длинные полосы прожекторов. С запада доносился грохот орудий и минометов. Успеют ли наши начать наступление через канал, прежде чем фольксштурм заполнит брешь, образовавшуюся в районе завода?.. Через два часа Косек начнет радиопередачу. Не запеленговали ли его немцы? Все это тревожило Клоса.
Вилла Глясса ничем не отличалась от других таких же вилл, окруженных садиками. Вокруг было тихо, безлюдно. Толкнув калитку, Клос нажал на кнопку звонка. Дверь открыла жена профессора…
— Слушаю вас, — проворчала она недовольно.
— Капитан Клос из комендатуры гарнизона, — представился он. — Я хотел бы видеть господина профессора.
— Прошу вас, проходите.
Капитан вошел в комнату, осмотрелся. Открытые шкафы, на полу чемоданы, белье… В углу Барбара перекладывала бумагой тарелки. «Уже возвратилась с завода», — подумал Клос.
— Укладываемся, — сказала фрау Глясс. — Как страшно… — И приказала Барбаре: — Побыстрее! Так не закончим и до утра…
Профессор принял Клоса в своем кабинете. Здесь еще все оставалось на своих местах: книги — в огромных тяжелых шкафах, глубокие кресла — около небольшого круглого столика, картина — над письменным столом… Глясс предложил Клосу рюмку коньяку.
Клос положил на стол пачку американских сигарет.
— Может быть, закурите, господин профессор?
— Благодарю вас, с удовольствием, — ответил Глясс, с удивлением рассматривая сигареты. — Военный трофей? — спросил он.
— Допустим. — Клос взвешивал каждое слово, даже интонацию, которые имели в этой беседе огромное значение. — Вы отбываете завтра, господин профессор?
— Да.
— Видимо, вы отдаете себе отчет в том, что это морское путешествие будет небезопасным…
— Да, конечно. А что, собственно, сегодня не опасно? Однако чем я обязан вашему визиту?
— В нескольких словах это трудно объяснить, господин профессор, — ответил Клос. — В этом году вы будете отмечать что-то вроде юбилея, не правда ли?
— Вы, господин капитан, видимо, шутите…
— Нет. Десять лет назад доцент Глясс провел два месяца в берлинской тюрьме за то, что помог своему товарищу, который…
— Об этом всем давно известно, — прервал его профессор.
— Да. Конечно. Но я подумал, что вы об этом уже забыли… Потом ваш блестящий талант физика без остатка был отдан третьему рейху. Награды, премии… Наконец, этот завод.
— Вы удивляете меня, господин капитан. Может быть, вы имеете задание проверить мою лояльность?
— Я только размышляю, — ответил Клос, чувствуя, что с каждой минутой риск все возрастает. — Неужели у вас ничего не осталось от тех лет… Ваш лучший друг, доктор Борт…
— Хватит! — Глясс встал, подошел к окну. Видимо, удар пришелся в цель. — Я думал, что контрразведка третьего рейха занимается более важными делами, чем моя особа. Неужели он все еще ничего не понял?
— Да, по-видимому, — ответил Клос. — Доктор Борт, господин профессор, был расстрелян в Гамбурге. Разве вы об этом не знаете?
Глясс открыл дверь, выходящую из кабинета на веранду. Стоял, повернувшись спиной к Клосу, и смотрел на опустевший сад.
— Закройте дверь, господин профессор!
Глясс резко повернулся:
— Что это, провокация?!
Потом все же закрыл дверь и возвратился на прежнее место.
Клос включил радио — послышались звуки армейского марша.
— Я понимаю, вы можете принять это за провокацию. Такая возможность теоретически существует. Представьте себе, что кто-то вам скажет: профессор Глясс, вы не подлежите эвакуации. И не только для того, чтобы оградить вас от рискованного путешествия, но и для того, чтобы спасти кое-что и, главное, вашу жизнь…
— Представляю себе, — сказал Глясс, уже успокоившись, — что может быть, если я расскажу об этом в гестапо.
