Теофиль Готье - Железная маска (сборник)
– А ко второму?
– Париж и окружающие его земли, Нормандия и Бретань, Анжу и Пуату, оба берега Луары и Гаронны…
– А также Наварра, Испания и Португалия?
– Совершенно верно!
– Славное выйдет королевство! Продолжайте же, кузина! И кого же вы прочите государем в первую державу?
– Моего брата Генриха де Гиза. Ему давно уже тесно в Лотарингии!
– Предположим. Ну, а кому предназначена вторая?
– Принцу, который, в зависимости от своего собственного желания, будет титуловаться королем Франции либо Гаскони.
– Гаскони? Почему, черт побери?
– Потому что, как я полагаю, ее истинной столицей должен стать Бордо.
– И кто же будет этим государем?
– Вы, кузен!
– Боюсь, что вино из погребов Франсуа Валуа отличается какими-то особыми свойствами, если оно способно внушать подобные идеи, кузина!
– Но я и не думала шутить!
– Нет? Тогда я приношу извинения! Я снова весь внимание!
– Давайте предположим, что карта Европы изменилась в соответствии с моим планом. В этом случае ваше государство будет включать половину Франции – а она на две трети католическая – и полностью католическую Испанию. Огромное большинство ваших подданных не станет мириться с королем-гугенотом. Следовательно, вам придется вернуться в лоно католической матери-церкви.
– Не вижу в этом ничего неосуществимого. Я не так легкомыслен, как вы полагаете, и не до такой степени ненавижу Папу, чтобы не суметь примириться с ним. Но что же дальше?
– Взойдя на трон, вы женитесь на мне, и мы разделим ту корону, которую вы получите из моих рук.
– Это будет в высшей степени справедливо, но…
– Разве вы только что не клялись мне в любви?
– О, разумеется! – воскликнул Генрих, горячо целуя Анну.
– Нас поддержит сам Папа! – продолжала она.
– Если, конечно, я отрекусь от реформатов.
– И тогда правящие дома Наварры и Лотарингии станут властителями судеб всего христианского мира.
– Все это, конечно, прекрасно, но…
В голосе Генриха слышались колебания, и герцогиня недовольно нахмурилась.
– Вы хотели возразить? – нетерпеливо спросила она.
– Все, что было сказано до сих пор, мне по нраву… Но как я могу жениться на вас, если я уже женат?
– Я предвидела это препятствие, кузен. В ту пору, когда вы женились на Марго, вы были гугенотом. Стоит вам вернуться в лоно католической церкви – и Папа расторгнет ваш первый брак!
– Превосходная идея, но…
– Снова «но»?
– Что будет с королем Франции Генрихом III?
– Мне уже доставили специально заказанные золоченые ножницы, чтобы выстричь волосы на его макушке, а затем запереть этого необузданного развратника в отдаленном монастыре.
– Превосходно! Вы, как всегда, дальновидны. Но…
– Не могу поверить! Еще одно «но», кузен?
– Это не вполне «но». Я всего лишь хотел поставить вас в известность, что испанский король уже обращался ко мне с подобным предложением!
– Это правда?
– Он предлагал мне руку своей сестры. Поговаривают, что она довольно красива.
– А далее?
– Далее – Париж и французский трон. А в качестве компенсации за мое нищее наваррское королевство, которое должно отойти Испании, мне предложили богатую Лотарингию вместе с вашими нансийскими дворцами и замками, кузина!
У герцогини вырвался гневный возглас.
– Но ведь вы отказались? – спросила она, немного остыв.
– Отказался, – кивнул Генрих.
– А что же вы ответите на мое предложение, кузен?
Генрих Наваррский был гасконцем, а гасконец, если существует даже ничтожная возможность ответить уклончиво, ни за что не ответит прямо. Так и сейчас – вместо ответа Генрих лишь несколько раз сокрушенно вздохнул.
– Как прикажете понимать эти вздохи? – осведомилась герцогиня.
– Я вспомнил о моей бедной Марго… Что будет с ней, если я отвергну ее?
– Ничего. Утешится с очередным любовником, вот и все!
– Как? – с деланым изумлением воскликнул Генрих. – Вы думаете, что Марго…
– Бога ради, кузен! Разве мало за ней числится любовных приключений!
– Не могу поверить!
– Сделайте над собой усилие, поскольку это чистая правда!
Генрих снова вздохнул, после чего проговорил:
– Ну, если это так, то нечего о ней и говорить!
Тем не менее он снова вздохнул.
– О ком или о чем вы вздыхаете теперь? – кокетливо поинтересовалась Анна.
– Несчастный Генрих Валуа! Что ему делать в глухом монастыре?
– Будет устраивать религиозные процессии по праздничным дням. Ведь вам известна эта его страсть?
– Да, верно! Я и забыл… – и Генрих снова вздохнул.
– Что еще вас смущает?
– Наш с вами кузен Франсуа. Как быть с ним?
– С герцогом Анжуйским? Да ведь ему осталось жить не больше года. По крайней мере, все лекари в этом сходятся!
– А, ну раз так, пожелаем ему мирной кончины!
Решив, что Генрих Наваррский окончательно сдался, герцогиня обвила его шею и нежно прижалась к нему.
– О, я знала, знала, что вы примете мое предложение, дорогой кузен! – прошептала она.
Генрих осторожно разомкнул кольцо ее объятий и с величайшим простодушием произнес:
– Да что вы такое говорите, дорогая? Я и не думал его принимать!
– То есть… то есть как?
– Тут и объяснять нечего. Вы ведь сами обмолвились, что герцогу Франсуа жить остается не больше года. Зачем же все эти интриги, если после его кончины прямым наследником Генриха III останусь я – и только я? Какой смысл добиваться того, что принадлежит мне по праву рождения?
Анна отпрянула, из ее бурно вздымающейся груди вырвался стон, напоминающий стон раненой тигрицы.
– Значит, вы… вы отказываетесь?
– Совершенно верно!
– И вас не страшит, что в моем лице вы обретете врага, который смертельно вас ненавидит?
– Да будет вам, кузина! От ненависти до сих пор не умерла еще ни одна женщина.
– Но вы в моих руках!
– Сейчас – несомненно. Но кто знает, что случится завтра? Бог всемогущ, а будущее туманно.
– Остерегайтесь!
– Мадам, – холодно произнес Генрих, – благодарю вас за честь, которую вы оказали мне, пригласив отужинать!
Затем король встал, показывая, что не видит смысла продолжать бесплодную дискуссию.
Бледная, как каррарский мрамор, от ярости герцогиня воскликнула:
– Знайте же, кузен, что этим ответом вы подписали свой смертный приговор. Лишь в моей власти было сохранить вам жизнь, но вы пренебрегли своим единственным шансом. Отныне никто не позавидует вашей участи!
– Желаю вам доброй ночи, очаровательная кузина!
Анна устремилась к двери, но на пороге задержалась на миг, чтобы послать Генриху уничтожающий взгляд. В этом взгляде смешались в одно ненависть разочарованного политика и гнев женщины, которую отвергли. Однако король Наварры, как бы ничего не замечая, твердой рукой наполнил свой бокал, осушил его до половины и проговорил:
