Александр Дюма - Сорок пять
– С удовольствием, монсеньер, – ответила Диана. Идя рядом с принцем, она подняла факел.
Реми же направился в глубину павильона и открыл там окно, куда воздух ворвался с такой силой, что факел в руках Дианы, словно вспыхнув гневом, бросил свое пламя и дым прямо в лицо Франсуа, стоявшему на самом сквозняке.
Влюбленные – как полагал Анри – прошли таким образом через всю галерею до комнаты герцога и исчезли за портьерой, затканной лилиями, которой была завешена дверь.
Анри созерцал эту сцену со все усиливающимся бешенством, доходившим до того, что он почти терял сознание.
У него словно хватало сил лишь на то, чтобы проклинать судьбу, подвергшую его такому жестокому испытанию.
Когда он вышел из своего укрытия, руки его бессильно свисали вдоль тела, невидящий взгляд устремлен был в пространство; полумертвый, он уже намеревался возвращаться в замок в отведенное ему помещение.
Но в тот же миг портьера, за которой только что исчезли Диана и принц, дернулась, и молодая женщина, устремившись в столовую, увлекла за собой Реми, который все время неподвижно стоял на месте, видимо, поджидая ее возвращения.
– Идем!.. – сказала она. – Идем, все кончено!..
И оба, словно пьяные, безумные или охваченные приступом буйства, выбежали в сад.
Но Анри при виде их обрел все свои силы. Он бросился им навстречу, и внезапно они наткнулись на него посреди аллеи: он стоял перед ними, скрестив руки, в молчании более устрашающем, чем какие бы то ни было угрозы. И действительно, Анри дошел до такого умоисступления, что готов был убить всякого, кто стал бы утверждать, будто женщины отнюдь не чудовища, созданные адскими силами для того, чтобы осквернять весь мир.
Он схватил Диану за руку и не дал ей идти дальше, несмотря на вырвавшийся у нее крик ужаса, несмотря даже на то, что Реми приставил к груди его кинжал, слегка оцарапавший кожу.
– О, вы меня, наверно, не узнаете, – сказал он, ужасающе скрипя зубами, – я тот наивный юноша, который любил вас и которому вы отказались подарить свою любовь, уверяя, что для вас нет будущего, а есть только прошлое. А, прекрасная лицемерка, и ты, подлый обманщик, наконец-то я узнал вас, будьте вы прокляты! Одной я говорю: презираю тебя, другому – ты мне омерзителен!
– Дорогу! – крикнул Реми задыхающимся голосом. – Дорогу, безумный мальчишка, не то…
– Хорошо, – ответил Анри, – докончи свое дело, умертви мое тело, негодяй, раз ты уже убил мою душу.
– Молчи! – яростно прошептал Реми, надавливая на нож, приставленный к груди молодого человека.
Но Диана с силой оттолкнула руку Реми и, схватив за руку дю Бушажа, притянула его к себе.
Диана была мертвенно-бледна. Ее прекрасные волосы, разметавшись, упали на плечи, от прикосновения руки ее к своему сжатому кулаку Анри ощутил холод, словно коснулся трупа.
– Сударь, – сказала она, – не судите дерзновенно о том, что известно одному богу!.. Я – Диана де Меридор, возлюбленная господина де Бюсси, которого герцог Анжуйский дал подло убить, когда мог его спасти. Неделю тому назад Реми заколол кинжалом Орильи, сообщника принца, а что до самого принца, я только что отравила его с помощью персика, букета и факела. Дорогу, сударь, дорогу Диане де Меридор, которая направляется в монастырь госпитальерок.
Сказав это, она выпустила руку Анри и снова взяла под руку ожидавшего ее Реми.
Анри сперва упал на колени, потом откинулся назад и проводил глазами устрашающие фигуры убийц, которые, подобно адскому видению, исчезли в парковой чаще.
Лишь час спустя молодой человек, разбитый усталостью, подавленный ужасом, с пылающим мозгом нашел в себе достаточно сил, чтобы дотащиться до своей комнаты, причем ему дважды пришлось делать попытку влезть через окно. Он прошел несколько шагов по комнате и, спотыкаясь, повалился на кровать.
В замке все спали.
Глава 25.
СУДЬБА
На другой день около девяти часов яркое солнце заливало золотым сиянием аллеи Шато-Тьерри.
Еще накануне нанято было много рабочих, которые с рассветом начали уборку парка и апартаментов, где должен был остановиться ожидавшийся в этот день король.
В павильоне, где ночевал герцог, незаметно было никакого движения, ибо накануне принц запретил обоим своим старым слугам будить его. Они должны были ждать, когда он позовет.
Около половины десятого два верховых курьера, примчавшиеся во весь опор, въехали в город, оповещая всех о приближении его величества.
Эшевены и гарнизон во главе с губернатором выстроились шеренгой, встречая королевский кортеж.
В десять часов у подножия холма показался король. На последней остановке он пересел из кареты в седло: отличный наездник, он пользовался любым случаем сделать это, особенно же вступая в какой-нибудь город.
Королева-мать следовала за Генрихом в носилках. За ними на отличных конях ехали пятьдесят пышно разодетых дворян.
Рота гвардейцев под командой самого Крильона, его двадцать швейцарцев, столько же шотландцев под командой Ларшана и вся служба королевских развлечений с мулами, сундуками и лакеями образовали целую армию, поднимавшуюся по извилистой дороге от реки до вершины холма.
Наконец шествие вступило в город под звон колоколов, гром пушек и звуки всевозможных музыкальных инструментов.
Жители города горячо приветствовали короля: в то время он появлялся на людях так редко, что для видевших его на близком расстоянии он еще сохранял ореол божественности.
Проезжая через толпу, король тщетно искал глазами брата. У решетки замка он увидел лишь Анри дю Бушажа.
Войдя в замок, Генрих III осведомился о здоровье герцога Анжуйского у офицера, которому пришлось выйти встречать его величество.
– Сир, – ответил тот, – его высочество уже несколько дней изволит проживать в парковом павильоне, и сегодня утром мы его еще не видели. Однако, поскольку вчера его высочество чувствовал себя хорошо, он, по всей вероятности, и сейчас пребывает в добром здравии.
– Этот парковый павильон, видно, очень уединенное место, – с недовольным видом сказал Генрих, – раз оттуда не слышно пушечных выстрелов?
– Сир, – осмелился сказать один из старых слуг герцога, – может быть, его высочество не ожидали вашего величества так рано?
– Старый болван, – проворчал Генрих, – по-твоему, король явится к кому-нибудь так вот, не предупреждая? Монсеньер герцог Анжуйский еще вчера узнал о моем приезде.
Затем, не желая печалить всех окружающих своим озабоченным видом, Генрих, которому хотелось за счет Франсуа прослыть кротким и добрым, вскричал:
