Османы. Как они построили империю, равную Римской, а затем ее потеряли - Марк Дэвид Бэр
Атакуя с суши и моря, османские войска окружили город, численно превосходя его защитников более чем в десять раз.
Более ста тысяч османских солдат – мусульман, принявших ислам христиан, и тех, кто остался христианами, – столкнулись с шестью или семью тысячами защитников Византии и их союзников, включая каталонцев, генуэзцев и венецианцев. Византийцам удалось продержаться еще месяц, но к маю судьба города была решена. Мехмед II приказал построить понтонный мост через Золотой Рог, который византийцы не смогли разрушить. Чтобы пробить городские стены с суши на западе, Мехмед II приказал построить одну из самых больших пушек, которые когда-либо видел мир. Отлитая христианским ренегатом из Венгрии, пушка позволила бы османским войскам прорваться[189]. Это был первый случай, когда османы использовали порох для разрушения стен осажденного города.
Последний штурм османов начался перед рассветом и продолжался до позднего утра 29 мая 1453 г. Инновационные металлические ядра бронзовой пушки, наполненные порохом, пробивали дыры в древних земляных стенах со «взрывом и грохотом, подобными грому с небес», чей «пронзительный, раздирающий воздух звук» был слышен за десять миль и чей внезапный удар, как утверждается, был настолько мощным, что лишил ничего не подозревающих людей дара речи а у беременных женщин случились выкидыши[190]. Прорвав стены благодаря безжалостным бомбардировкам, армия Мехмеда II вошла в город на 54-й день осады. Пороховое оружие вскоре приняли на вооружение по всей Западной Европе. Византийский император Константин XI Палеолог погиб в той последней битве, его труп, как сообщается, опознали по пурпурным туфлям.
Византийские и османские историки сходятся во мнениях по поводу дальнейших событий. Мехмед II позволил своим солдатам на один день разгуляться и бесплатно пограбить. Они не давали пощады простолюдинам и знати, насилуя любого, кто попадется[191]. Они убили или обратили в рабство выживших после осады и завоевания. Они грабили и мародерствовали, оскверняли церкви и гробницы – выкапывали трупы в поисках золота – расхищали богатства византийцев, уничтожали их иконы и сжигали их священные книги[192].
Действительно, «там была хорошая добыча. Золото, серебро, драгоценные камни и изысканные ткани… Они поработили города неверных, и гази обнимали [насиловали] женщин и девочек»[193]. Как хвастались османы, «каждый шатер [армии султана] был раем, наполненным… сексуальными слугами рая, каждый из которых был величественной красавицей, кипарисом, из которого вырастают побеги, [предлагающие] сочный персик» (то есть любовный поцелуй)[194].
Когда солдаты-завоеватели захватили город, тысячи христиан искали убежища в церкви Божественной мудрости (Айя-София), веря в пророчество. Ангел с мечом спустился бы к 35-метровой колонне Константина IV в., стоящей в центре Константинополя на его главной улице, и вручил бы оружие простому человеку, который в одиночку отомстил бы за греков, заставив османов бежать, одновременно рубя их и прогоняя прочь из Византии[195]. Ангел не явился.
Османские солдаты добрались до церкви, взломали запертые двери и взяли в плен христиан, находившихся внутри. «Кто может описать плач младенцев, пронзительные крики матерей и причитания отцов?»[196] Самый обычный солдат «искал самую нежную девушку. Прекрасная монахиня, которая до сих пор принадлежала только Богу, теперь была схвачена и связана другим хозяином. Насилуемых дергали за косы, обнажали им груди и соски, а также вытянутые руки».
Тогда Мехмед II пресек изнасилование. Когда он въехал через ворота Эдирне на западной окраине Константинополя и увидел «большое число убитых людей, разрушенных зданий и всеобщее разорение города, он преисполнился сострадания и сильно раскаялся». Когда его глаза наполнились слезами, он воскликнул: «Какой город мы отдали на разграбление и разрушение!»[197] Он проехал через город на белом коне к великолепной церкви Божественной мудрости VI в.
Собор Святой Софии был не только резиденцией Греческой православной церкви, но и самым большим зданием в мире с самым великолепным высоким куполом, когда-либо построенным. Мехмед II спешился с коня и вошел. Он поднялся на купол, чтобы взглянуть на завоеванный город. Сопровождавшие его восклицали: «Если ты ищешь рая, о, суфий, то самое высокое небо – это собор Святой Софии»[198].
Мехмед II осмотрел «странные и чудесные» иконы, фрески и мозаики, украшавшие церковь, «возвышающиеся по мере того, как Иисус, дух Божий, возносился в четвертую сферу небес». Глядя вниз на разрушенные здания, «он думал о непостоянстве и нестабильности этого мира и о его окончательном разрушении». В печали он процитировал древнеперсидский стих поэта XIII в. Саади о преходящей и нестабильной природе власти: «Паук плетет занавес во дворце Хосрова [древнего персидского шаха] / Сова ухает в замке Афрасияб [Самарканд]»[199]. Жизнь коротка, и даже в моменты триумфа лидер должен помнить о собственной смертности.
После завоевания султан предложил Лукасу Нотарасу, верховному адмиралу и великому герцогу Константинополя, возможность стать главой оставшихся в городе греков. Но, будучи пьяным на пиру, он также потребовал, чтобы Нотарас отдал ему своего младшего сына, 14-летнего юношу. Мехмед II, возможно, в конечном итоге обратил бы его в ислам и обучал во дворце, чтобы он мог присоединиться либо к его бюрократии, либо к элитному пехотному полку, янычарам. Мехмед II приказал казнить других византийских вельмож, и «из числа их жен и детей отобрал некоторых и вверил их бдительной заботе главного евнуха»[200].
История, написанная в угоду Мехмеду II сразу после завоевания, рассказывает, как он получил свою долю добычи людьми.
Он назначил некоторых отпрысков знати служить ему телохранителями «и постоянно находиться рядом с ним», а мальчиков, которые «действительно отличались поразительной физической красотой» и «великолепным телосложением» – дворцовыми пажами[201]. Возможно, однажды младший сын Нотараса будет служить султану в качестве великого визиря, главы его правительства.
При помощи старшего Нотараса, назначенного главой христиан, а его сына – верным слугой, обученным во дворце султана, Мехмед II обеспечил бы контроль над христианским населением, сохранил бы лояльность важной византийской семьи. Но этому не суждено было сбыться. Нотарас отказался отдать своего ребенка
