Яма - Борис Акунин
Она поступила нестандартно. Перегнулась через стойку и плюнула грозному стражу в физиономию – обильно и с удивительной меткостью: прямо в глаз, как плюющаяся ядом черношеяя кобра.
– Поучись разговаривать с дамами, скотина!
Служитель вскочил, опрокинув стул. Заорал: «Охрана!», ринулся куда-то вглубь помещения.
– Уматываем! – приказала Эмма, но я, не дожидаясь этого ценного указания, и так уже бежал к двери.
Она выскочила на улицу на пару секунд позже. Мы понеслись прочь, свернули за угол и остановились только там.
– «Не суйтесь? Всё испортите»? – саркастически повторил я. – Браво. Редко увидишь столь успешный опрос свидетеля.
– Этот индюк все равно ничего бы не сказал. Мне нужно было его отвлечь.
Эмма вынула из-под пальто альбом для посетителей.
– Здесь записаны все, кто побывал на корсарской выставке. – Она стала листать страницы. – Вот день открытия, двадцатое декабря. И дальше, до двадцать седьмого, когда она закрылась.
Я пожал плечами.
– Во-первых, тут сотни имен. Во-вторых, как вы поймете, кто из этих людей был в зеленых очках? Не говоря уж о том, что записаться можно кем угодно. Ваш трофей не имеет никакой ценности. А вернуться в особняк мы теперь не сможем. Отличная работа, нечего сказать!
Не знаю, какое чувство было сильней – разочарование в сыщице, которая сначала показалась мне очень способной, или удовлетворение от того, что она провалила дело.
– Возвращаемся в гостиницу, – приказал я, перестав изображать послушность. – Посмотрим, что скажет настоящий детектив.
Эраст Петрович как истинный джентльмен ни единым словом не упрекнул Эмму, а только вздохнул.
– Пока из Америки не получен ответ на наш запрос, давайте работать с тем, что есть. А есть у нас мало что.
– Да ничего нет, ни одного следа, – печально молвил я.
– Это не совсем так. В номере остался чемодан Аспена. Осмотрим его еще раз. Осталось орудие убийства – трость-шпага.
– И мой альбом, – прибавила Эмма.
Мы на нее даже не взглянули.
– Заеду к Бертильону, – сказал господин. – Этого требует долг вежливости. Попрошу дать мне орудие убийства для изучения. А потом мы займемся дедукцией.
Мару-Буругу, или Расколотое сердце
В западной литературе, когда автор никак не может выбрать, какое из двух названий лучше, он дает оба, ставя между ними «или». Это означает: читатель, выбирай сам, какое тебе больше нравится. Так же поступлю и я, ибо в этой главе переплетутся две линии – детективная и сердечная. Первая будет важнее для читателей, вторая для автора.
Ах, Эмма, Эмма…
Я хорошо знаю женщин и многих из них любил. Все они были красавицы. (Если вы не считаете женщину красавицей, не вступайте с ней в нежные отношения – она почувствует в вас недостаток восхищения и обидится. Красота же, как сказала одна мудрая писательница, не в предмете, который ты созерцаешь, а в твоей собственной способности видеть предмет красивым.) Сотни женщин, тронувших мое сердце, были просто красивыми и порадовали мое тело. Десятки – плюс к тому еще и удивительными, они порадовали мое сердце. Единицы – уникальными. Эти принесли мне не только счастье, но и боль, заставили мое сердце обливаться кровью, потому что слишком сильная любовь ранит и даже может убить.
То, что «просто Эмма» относится к разряду женщин уникальных, я понял, когда мне в первые же сутки знакомства пришлось трижды радикально переменить свое впечатление о ней.
При первом взгляде она показалась мне дурочкой, потешно изображающей сыщицу. Потом – нахалкой, обладающей некоторыми способностями. После скандала в выставочном павильоне я разжаловал ее в никчемные скандалистки. Но во время обсуждения дальнейших действий Эмма предстала перед мной в новом свете.
Весь ход разговора я подробно записал в дневник и могу восстановить эту сцену в подробностях. Она того стоит.
Вернувшись из префектуры, Эраст Петрович произнес перед нами речь, суммировав всё, что известно о злоумышленниках, и всё, чего мы не знали. Вторая часть получилась намного длиннее первой. Затем, как водится, господин осведомился, есть ли у нас вопросы. Смотрел он при этом на меня, ибо от женской части аудитории ничего дельного не ждал.
Перед тем я внимательно изучил наши скудные трофеи, разложенные на столе: чемодан Аспена, бамбуковую трость-шпагу и украденный альбом (думаю, Эраст Петрович поместил его туда исключительно из вежливости – чтобы не обижать Эмму). У меня была одна идея, но высказывать ее я не торопился. Чем дольше коллеги проскрипят мозгами над этой головоломкой, тем выше они оценят мою смекалку, думал я.
– У меня вопрос. Даже несколько вопросов, – заявила Эмма. Она всё возилась со своим дурацким альбомом, перелистывала в нем страницы, словно могла вычитать там спасительную подсказку. Меня это начинало раздражать.
– Слушаю вас, сударыня, – вежливо повернулся к ней Эраст Петрович.
– Вы рассказали, что там, под землей, главарь «метростроевцев» предлагал вас убить, но Аспен велел этого пока не делать. Перед тем вы ему представились. Он повторил вашу фамилию «Фандорин» с изумлением. Так?
– Да.
– И что же в этой фамилии, по-вашему, могло его удивить?
Эраст Петрович пожал плечами.
– Аспен, по-видимому, состоит в серьезной преступной организации. В этой профессиональной среде мое имя довольно известно.
– А что если вас с Масой не убили из-за вашей фамилии?
– Мне приходило это в голову. Не решил ли Аспен запросить инструкции у кого-то вышестоящего, когда понял, что захватил самого Эраста Фандорина.
Корделия, сидевшая тихо, как мышка, кинула на возлюбленного свой изумрудно-сапфировый взгляд, полный восхищения.
– А может быть, ваша слава тут ни при чем? И дело именно в «фон Дорне»? Он ведь именно так расслышал фамилию, – задумчиво произнесла Эмма. – Взгляните-ка вот сюда. На список людей, посетивших выставку 27 декабря.
Она ткнула пальчиком в страницу. На одной из строчек аккуратным почерком было написано: «Д-р Ван Дорн, Марбург».
– Ну и что? – спросил я, всё больше сердясь. Жалко было тратить время на чепуху.
– Давайте сопоставим факты, – сказала Эмма. – Первое: на выставке был некий человек в зеленых очках, очень заинтересовавшийся картиной. Именно он, вероятно, и нанял убийц. Второе: на картине изображена женщина, которую звали «Летиция фон Дорн». Третье: «ван Дорн» – это та же фамилия, только на голландский лад. Четвертое: после того, как Аспен узнал, что вы «фон Дорн», вас не убили, а посадили под замок. И потом с какой-то странной небрежностью позволили сбежать.
– Какой же вы делаете вывод из всех этих фактов? – спросил Эраст Петрович, слушавший Эмму более внимательно, чем я.
– Не является ли доктор ван
