Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев
– Что знаешь ты о Роксане? – вдруг спросил он, когда Иоанн закончил.
– О ком? – переспросил тот, – повтори, пожалуйста!
– О Роксане.
Юноша удивлённо моргнул, но всё-таки призадумался, а затем решительно вымолвил:
– Это имя мне незнакомо.
– По нашим сведениям, Святослав влюблён в неё до безумия.
Удивление Калокира переросло в изумление. Оглядев каждого из присутствующих, он задал вопрос уже в пустоту:
– Святослав влюблён в какую-то женщину до безумия? Святослав? Возможно ли это?
Никто ему не ответил. Но логофет улыбнулся.
– И кто же она такая? – резко обратился прямо к нему будущий посол.
– Христианка, – ответил вместо магистра Никифор Фока.
– Не может быть! – вскричал Калокир, поднявшись, – чтоб Святослав любил христианку? Нет! Уж кого ненавидит он всей душой, всем сердцем, всем разумением – это, не при твоей милости будь сказано, христиан!
– За что он их ненавидит? – спросил Василий. Иоанн сел.
– Если совсем коротко, он считает их лицемерами. То есть, нас.
– А как он относится к мусульманам?
– Гораздо лучше.
– А к иудеям?
– Тоже неплохо. Он, вообще, лоялен ко всем, кроме христиан.
– Так ведь его мать – христианка, – сказал Евсевий, – он и её ненавидит?
– Нет. Как ни странно, нет. Он не перебил ещё всех христиан на своей земле только потому, что мать его, Ольга – одна из них.
– Что тебе известно о его жёнах? – опять вступил в разговор Василий.
– Очень немного. Про первую его жену, мать Олега и Ярополка, я вообще ничего не знаю. Вторую же – мать Владимира, он, по-моему, удалил в какой-то небольшой город.
– Как ты считаешь, эта обиженная красавица может нам пригодиться?
– Вот уж не знаю! Я ведь её никогда не видел. И на Руси я ни разу не был. Всё то, о чём я вам здесь рассказывал, мне известно от тмутараканских воинов и купцов, которые побывали в Киеве.
– И никто из них не упоминал Роксану? – быстро спросил император, переглянувшись с магистром. «Опять она!» – пронеслось в уме Иоанна, – «Чёрт! Да что же это такое?» Вслух он сказал:
– У меня хорошая память. Я ничего никогда не слышал ни о какой Роксане, кроме одной. Но та умерла тринадцать веков назад, на тринадцать лет пережив своего любимого Александра. Если эта, нынешняя Роксана так же красива, её безусловно стоит иметь в виду – тем более, что она, по вашим словам, христианка. Но я о ней ничего не знаю.
Возникла пауза. А затем император, переглянувшись со Львом Мелентием, обратился вновь к Иоанну:
– Патрикий! Мы не случайно осведомились о мусульманах. Нам кажется, эти люди употребят все средства, чтобы склонить Святослава к войне с Империей. Как, на твой взгляд, сильно их влияние на него? Сумеешь ли ты противостоять этому влиянию?
– Если память не изменяет мне или изменяет не сильно, полтора года назад я с этой задачей справился, – сухо вымолвил Иоанн. Тогда логофет впервые за четверть часа вышел из своего безмолвия. Он спросил:
– Кто из них пытался тогда повлиять на князя?
– Дамасский купец Джафар. Ты, кажется, его знаешь.
– Да, родственник визиря, – дал пояснение императору Лев Мелентий, – он сейчас в Киеве. Ты сам видишь, благочестивый, что положение наше весьма плачевное. Я был прав.
– Чего можно ждать от этого торгаша? – спросил василевс.
– Подлости, предательства, яда, сотни наёмных убийц, – пожал Калокир плечами, – чего угодно.
– И, несмотря на это, ты даёшь слово…
– За два с половиной года ручаюсь, – холодно перебил Иоанн. И вдруг перед ним возникло лицо Мари. Опять – как в тот миг, когда засверкали ножи убийц два часа назад. Он потемнел. «Звери!» – крикнуло его сердце, – «что значит слово, данное вам, когда я дал клятву ей?»
На него смотрели. Он этого не видел.
– Я полагаю, мы должны дать Иоанну время для сна, – прервал логофет затянувшееся молчание, – Иоанн, ты предпочитаешь остаться до утра во дворце или возвратиться к себе домой?
– Домой.
Тут же встав, будущий посол стремительно вышел вон. Поднялся и логофет. Схватив со стола колокольчик, он вызвал секретаря и распорядился отправить следом за Иоанном двух человек, чтобы с ним на улице не случилось опять беды.
Глава восьмая
Перед постелью сидели две миловидные девушки очень знатного рода. Они охраняли сон дочери трактирщика, прогоняя шёлковыми платочками комаров. Лишь только открылась дверь, они поднялись и поторопились исчезнуть, пройдя очень-очень близко к Рагнару. Тот не заметил, как улыбнулись ему знатные красотки, как покраснели они. С кружащейся головой входил он в опочивальню. Эта опочивальня была огромна. В ней стоял сумрак. Сладостный дым курильниц почти незримо окутывал её всю. Горели две-три свечи. Идя на их свет, Рагнар приближался к ложу под балдахином. Сердце в его груди становилось тяжёлым, колким, почти чужим. В окно, сиявшее звёздами, подул ветер, и огоньки свечей чуть качнулись, метнув трепетные отблески на Рагнара. Остановившись перед постелью, он затаил дыхание и провёл по глазам ладонью. Сладкая дрожь прокатилась по его телу.
На простынях, слегка смятых, лежала женщина неземной красоты. По виду ей было чуть больше двадцати лет. В течение всей последней четверти её жизни десятки поэтов спорили, что же в ней особенно впечатляет, если не говорить про глаза – гибкое и стройное тело, на редкость белая кожа, неописуемое лицо или всё же волосы?
У Рагнара ответа не было. Ни три года назад, ни даже сейчас, когда он её увидел возле свечей почти обнажённой. На ней была лишь рубашка до середины бёдер. Глаза царицы были закрыты, уста хранили улыбку. Пряди огненно-рыжих её волос – скорее мальчишеские, чем женские, разметались по небольшой атласной подушке.
Страдальчески замерев возле ног красавицы, Рагнар чувствовал, что ему недолго осталось жить. Он поднял глаза к потолку, надеясь опомниться. Потолок был очень высок. Свет крошечных огоньков не достигал сводов, и молодому воину вдруг почудился из бездонной пропасти над его головою чей-то безжалостный, тихий смех. Он затрепетал и опустил взгляд.
И оцепенел. Смеялась она. Она на него смотрела. Что это был за взгляд! Он сводил с ума императоров. Ум Рагнара, уже к двадцати годам избалованного любовью многих красивых женщин, был куда крепче. Но дочь трактирщика, наделённая царской властью, сразу пронзила его насквозь своим необычным, вульгарным, вздорным величием.
– Вот болван! – сказала она, перестав смеяться, – долго ещё намерен ты здесь вздыхать? И как ты, вообще, посмел разбудить меня?
– Прости, я… я не хотел, – пролепетал викинг. Рот молодой царицы презрительно искривился.
– Вечно выходит у тебя то, чего ты не хочешь! Ну что ты стоишь, как идиот, Рагнар? Сядь!
Воин опустился на стул. Феофано села на своём ложе, скрестив прекрасные ноги, как китаянка. Внимательно оглядев Рагнара, она промолвила:
– У тебя рука вся в крови! Скажи мне, пожалуйста, обо что ты её поранил?
– Я выбил пару зубов одному бродяге.
– Что
