Роже Нимье - Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя
Скорее Рона с Соной разлучатся, Чем мы с тобою разойдемся врозь.
Эти прелестные строки сочинены одним лионским поэтом. Он любил некую даму, которая стала предметом его терзаний, поскольку была замужем. Ему так и не довелось жениться.
Следует ли мужчин заставлять страдать, чтоб, очистясь от скверны, они сотворили великие вещи? О, это жестоко! Мой кузен утверждает, что настоящие мужчины никогда не страдают, предоставляя это собакам и женщинам. Не правда ли, он так любезен?
Но я защищу вас, наказав его новой дуэлью. Мне было так больно, когда вы сжимали мне руку, пока вас оперировали. В монастырях визитаыдин есть на этот счет подходящее изречение. Если ты падаешь, прыгая через веревочку, ближайшая к тебе девочка обязана сказать: «Твоя боль отдается в моих ногах».
Д'Артаньян, я не знаю, что у меня болит, потому что не видела, какие у вас раны. Как мне это ощутить?
Я зову вас просто д'Артаньяном, как героя легенды, не употребляя ни слова господин, ни имени, вероятно, чтоб идти вперед по жизни, вам достаточно одной лишь фамилии.
Вы и в самом деле уже ходите? Занятие приятное.
Мари Шанталь
Внезапно я поняла Роже. Он только вепрь и вепрь. Его бургундский замок ощеривает клыки, даже когда расплывается в улыбке, хотя скаты крыш безмятежны.
Это насчет кузена. Он шутит. Но не пытайтесь сбить его с этого тона.
Здесь обедают в обществе зверей, убитых на охоте, которые все время смотрят на вас, хотя они мертвы.
После обеда я поднялась в комнату, очень холодную, где развели огонь в камине, но он слишком жарок, хотя простыни ледяные. Ноги потеряли голову, и тоска моя велика.
Господин д'Артаньян? Шевалье д'Артаньян? Мой шевалье, проснитесь. Я не вижу вас в то мгновение, когда вижу вас во всю вашу величину.
Вы дремлете, вы закрыли лицо руками. Не знаю, как и что вам сказать. Вы не хотите понять меня. Вы живете в иной сфере. Взмахи вашей шпаги — движение спицы. Когда вы вяжете так, рождается Франция.
Я только что бросила письмо в огонь. Не буду больше писать.
Наговорив вам множество глупостей, я радуюсь, что вы ничего о них не узнаете. Пусть хоть тысячу лет выбивают дурь из моей головы, она не иссякнет. Избыток ее душит меня и я должна освободиться от нее тем или иным способом.
Мне уже заранее жаль моего будущего супруга. Я стану ему докучать и так испорчу жизнь, что он бросится наутек.
Почему днем я думаю о том, чего нет, а ночью о том, что существует в избытке? Ночь, когда мне надлежит грезить в одиночестве, повергает меня в исступление. Днем я рею, витаю, я не стою на земле. На помощь, д'Артаньян, поставьте меня на ноги, иначе я расшибу себе голову о первую встречную звезду.
И только с дыркой в голове я, наконец, успокоюсь.
До свидания. В один прекрасный день вы появитесь вновь, вы будете на ногах. И хотя я такая уже старая в свои шестнадцать…
Мари
Последнюю страницу я бросила в огонь. Ей потребовалось много времени, чтоб сгореть. Она корчилась и крутилась, словно страдала.
Человеку кажется, что он во Франции, но он всего лишь в провинции. Ведь он не в Париже.
М. де Рабютен-Шанталь
Вы не знакомы с господином Менажем. Как вам сказать о нем? Он поглощает книги, словно пьет вино, и говорит о них, словно поет песнь.
Он питает ко мне нежные чувства, и я вижу преимущества человека пера перед человеком шпаги. Если пищущие люди всерьез обменяются мнениями, это не прикует их к постели. Они могут без спешки подумать над выпадами своего противника, не ломая себе при этом ногу.
Вы проливаете кровь, в то время как их главная субстанция — самолюбие.
Сверкните в один прекрасный день из ваших ножен, чтоб нанести нам визит.
Мари де Рабютен-Шанталь
Господин Пелиссон был, вероятно, очень забавен, когда потерял платок. Чтоб не дать ему храпеть, напоите его вервеной и подогретым вином с семечками настурции.
Пишите мне лучше обо всяких таких вещах, чем о дружбе. Дружба подразумевается само собой, зачем повторять одно и то же?
Мари Шанталь
Говорят, у кардинала сильный кашель. Он мучается ночами, отчего мысли рассыпаются, как шарики. Его секретари ходят по утрам с припухшими глазами.
Все молодые люди во Франции считают себя его врагами. Они говорят, что он душит ее в своих когтях. Одни склоняются на сторону Испании, другие мечтают о союзе с Генеральными Штатами, самые отчаянные одобряют ужасы английской революции.
Этот вихрь так могуч, что он подхватил даже такого рассудительного и преуспевающего человека, как Поль де Гонди.
Не ревнуйте: он пока состоит из угля и станет алмазом лишь тогда, когда сам того пожелает.
Мари де Рабютен-Шанталь
Вам взгрустнулось? Пусть зарубцуются ваши мысли, как зарубцовываются раны.
Ничто не может так заменить отсутствие ног, как воображение. Не желаете ли получить от меня надежно запечатанный горшочек с бургундским медом нового урожая?
Мари Шанталь
Господин Менаж заявил сегодня, что танец так же нужен философу, как полет пчелы муравью. Все равно будем танцевать, пусть мурашки бегают в наших ногах!
Мари Шанталь
Простите, господин д'Артаньян, еще раз простите. Вы пишете мне самые дивные письма на свете, а я либо не отвечаю вам, либо болтаю глупости.
Считайте меня дурочкой, которая любит вас от всей души.
Здесь все сгорают от желания повидаться с вами и, если король оставит вас при себе, то мы сделаем все возможное, чтоб вы вращались в Париже в самом изысканном обществе. Ваше имя у всех на устах и вашего появления ждут как чуда.
Ни слова более! Приезжайте. Мы будем лучшими друзьями на свете.
Мари де Рабютен-Шанталь.
XX. СОДЕРЖАЩАЯ В СЕБЕ ВОПРОС ЛЮБВИ
В один прекрасный день д'Артаньян примчался в Париж с беретом на голове и с мыслью под беретом.
Берет был ему нужен, чтоб предохранить голову от солнца. Мысль — чтоб предохранить себя от праздности, от стыда перед ближними и от слабости — трех лучей сомнительного светила.
Не была ль для него любовь чем-то вроде смутного ропота, сопровождавшего его всю жизнь?
Он обожал госпожу Бонасье — ангела, низошедшего к нам с небесных высей, до которого боязно дотронуться. От избытка предусмотрительности Господь взял ангела в небеса, воспользовавшись для этого кознями злого духа.
Тогда д'Артаньян возжаждал этого демона, существовавшего под именем миледи. Он хотел воспользоваться ею как лестницей, ведущей в высшие сферы общества. Но на вершине увидел лишь знак лилии на плече. Отвращение охладило его пыл.