Эмма Орци - Возвращение рыцаря
Новый сильный звонок оторвал его от мрачных мыслей. Он зажег свечу и, не дав себе труда одеться, вышел в переднюю, а затем отворил дверь на лестницу, откуда послышались обычные в то время слова: «Именем народа!» произнесенные, однако, не грубым голосом, а совершенно спокойно, без всякой резкости. К своему великому удивлению, Сен-Жюст, отворив дверь, вместо гвардейских мундиров, штыков и красных шапок, увидел человека в черном, с бледным серьезным лицом.
— Гражданин Шовелен! — прошептал Арман, скорее изумленный, чем испуганный этим неожиданным появлением.
— Он самый, гражданин, к вашим услугам, — своим обычным, немного насмешливым тоном ответил Шовелен. — Я принес вам письмо от сэра Перси Блейкни. Разрешите войти?
Арман машинально посторонился, давая ему дорогу, затем запер дверь за своим ночным посетителем и со свечой в руке проводил его в комнату.
— Зажечь лампу? — спросил Арман, поставив свечу на стол.
— Это вовсе не нужно, — сухо ответил агент. — Мне надо лишь передать вам письмо и спросить на него ответ. Заключенный написал это письмо в моем присутствии, — продолжал он, вынимая из кармана письмо Блейкни и протягивая его Арману. — Прошу вас прочесть.
Присев у стола и поднеся письмо поближе к свечке, Арман принялся читать. Два раза он медленно прочел письмо, стараясь, подобно Шовелену, отыскать истинный смысл того, что Блейкни написал собственной рукой. Ни одной минуты не сомневался он в том, что все это было написано лишь для того, чтобы обмануть врагов. Безусловно веря, что Блейкни не способен на низкое предательство, Арман в то же время чувствовал, что сам он, как верный друг и помощник Блейкни, должен был инстинктивно понять, чего ожидал от него его начальник.
Вдруг ему вспомнилось письмо, переданное ему Маргаритой, наполнившее его душу радостной надеждой, и особенно ярко выступили перед его умственным взором слова:
«Если ты когда-нибудь получишь от меня другое письмо, то, какого бы ни было его содержание, поступи во всем вполне согласно с ним и немедленно пошли копию с него Фоуксу или Маргарите».
Теперь ему стало совершенно ясно, что он должен делать. Шовелен со свойственным ему терпением молча ожидал, пока Арман прочтет письмо, и, видя, что тот кончил чтение, спокойно сказал:
— Только один вопрос, гражданин, и я не стану больше задерживать вас. Но прежде прошу возвратить мне письмо. Это — драгоценный документ, который на веки вечные должен сохраниться в национальных архивах.
В то время как он говорил, Арман, по какому-то вдохновению, осеняющему людей в критические минуты, будто нечаянно поднес бумагу слишком близко к свечке. Бумага вспыхнула и, прежде чем Шовелен опомнился, доброй половины письма уже не существовало, и Арман, бросив остальную часть на пол, затушил ее ногой.
— Мне очень жаль, что так случилось, гражданин, — спокойно произнес он.
— Совершенно лишняя и бесполезная преданность, — заметил Шовелен, с трудом удерживая готовое сорваться с губ проклятие, — нелепое истребление этого документа не помешает той славе, какую Рыцарь Алого Первоцвета заслужит последним своим поступком.
— Я вовсе не намеревался обсуждать поступки своего вождя, — ответил Арман, — или лишать их той гласности, которой вы, кажется, желаете для них не менее меня.
— Гораздо больше вас, гражданин! Безупречный Рыцарь Алого Первоцвета, доблестный, благородный английский джентльмен соглашается выдать нам некоронованного короля Франции в обмен на собственную жизнь и свободу! Мне кажется, что самый злейший враг не мог бы пожелать более блестящего окончания карьеры авантюриста и утраты репутации храбреца, которому нет равного во всей Европе. Но довольно об этом! Вероятно, вы поступите согласно желаниям сэра Перси, гражданин?
— Разумеется, — ответил Арман.
— В шесть часов утра вы будете у главного входа в тюрьму, а затем отправитесь с экспедицией в качестве заложника. Вам не страшно, гражданин Сен-Жюст?
— Чего же мне страшиться?
— Ведь ваша жизнь будет служить порукой, что ваш начальник не собирается сыграть с нами какой-нибудь неприятной шутки. Между прочим, мне сейчас вспомнились некоторые неприятные условия, повлекшие за собою арест сэра Перси Блейкни.
— Вы подразумеваете мое предательство, спокойно произнес Арман, хотя его лицо покрылось смертельной бледностью, — и ту бессовестную ложь, которая заставила меня продать свою честь и сделала из меня Иуду Искариота? Когда вы вовлекли меня в это преступление, Жанна Ланж была уже на свободе.
— Да, но не в безопасности.
— Ложь! Будьте вы трижды прокляты! Я полагаю, вы имеете больше причин бояться. Мне кажется, что, если бы я придушил вас, меня не так мучили бы угрызения совести.
— И этим вы оказали бы плохую услугу своему начальнику, — с холодной усмешкой вставил Шовелен. — Сэр Перси Блейкни заплатит своей жизнью, если завтра в шесть часов утра я не окажусь на месте, — так мы условились с Эроном.
— О, вы очень заботитесь о спасении своей шкуры! Но вам нечего бояться меня: я исполню приказания своего вождя, а он не отдавал приказа убить вас.
— Это очень мило с его стороны. Значит, мы можем рассчитывать на вас? И вас ничто не пугает?
— Пугает, что Рыцарь Алого Первоцвета подставит мне ловушку в отмщение за причиненное мною безграничное зло? — гордо произнес Арман. — Нет, сэр, этого я не боюсь. Я две недели молил Бога, чтобы Он позволил мне отдать жизнь… за нашего вождя!
— Думаю, что вы напрасно молитесь Богу: молитвы никогда не бывают услышаны. А в настоящем случае ваша жертва оказалась бы совершенно бесполезной, потому что сэр Перси вряд ли рискнет еще другой жизнью, которая также будет служить залогом того, что он не обманывает нас.
— Другой жизнью? Но чьей же?
— Жизнью вашей сестры, леди Блейкни, которая завтра также присоединится к нашей экспедиции. Этого сэр Перси еще не знает. Это будет для него приятным сюрпризом. При малейшем подозрении в обмане со стороны сэра Перси, вы оба — вы и леди Блейкни — будете немедленно расстреляны на его глазах.
Арман весь задрожал от гнева. Им овладело отвращение к самому себе и к тому преступлению, которое повлекло за собою такое положение вещей.
Но мало-помалу спокойная уверенность Шовелена привела Сен-Жюста в себя, и он подчинился внушениям разума, предостерегавшего от насилия.
— Не стану больше задерживать вас, гражданин, — сказал Шовелен. — До рассвета вы можете три-четыре часика поспать, а мне осталось еще много работы. Доброй ночи!
— Доброй ночи! — машинально произнес Сен-Жюст, со свечой в руке провожая гостя.
