Энтони О'Нил - Империя Вечности

«Война, ты ослепительно прекрасна в исторической дали, — писал Денон, — а вблизи отвратительна».

Чрезвычайные условия вдвойне осложняли любую научную работу. Слишком часто исследователь проводил в новом храме буквально считаные минуты — и тут же в спешке седлал своего осла под яростный бой барабанов. Нередко сами руины таили опасность, давая укрытие снайперам, гиенам и враждебно настроенным местным жителям. В роли мольберта могло выступать подставленное колено или верблюжий горб, а рисовальные принадлежности приходилось на ходу мастерить из обугленных щепок и оплавленных пуль. Кроме того, природа посылала одно суровое испытание за другим: песчаные самумы, испепеляющую жажду, носовые кровотечения, волдыри, глазные болезни, расстройства желудка. Люди и кони сплошь и рядом становились жертвами нестерпимого зноя, страдая безумным сердцебиением; их легкие больно сжимались, конечности сводило корчами, а мозг заполняла черная тьма — ужасная, мучительная кончина.

Тем не менее автор старался как мог. День за днем он осматривал пирамиды, монастыри, лабиринты и крепости. Решительно заходил в пещеры, лачуги, спускался в запечатанные подвалы и в петляющие подземные галереи. Ночевал в склепах, которые кишели жалящими насекомыми. Бывал и в тесных курятниках, и во дворцах на сотни комнат. Бесстрашно проникал в заброшенные селения и спотыкался о минареты, погребенные в песках. Дивился пирамидам Сахары, небесной планисфере Дендеры, карнакским колоннам, поющим колоссам Мемнона[31] и божественному острову Филе,[32] а посетив Луксор, зарисовал тот самый обелиск, что много лет спустя воздвигнется над погребальной процессией Наполеона в Париже.

— Представляю, как это должно быть потрясающе, — рассуждал сэр Гарднер у себя в гостиной, разбирая подходящие по цвету образцы, — увидеть все эти древности так, словно ты — один из первых зрителей.

Ринд оторвался от записи беглых заметок.

— Но вы же сами утверждали, что еще прежде в Египте бывало множество путешественников.

— Денон обладал особенно проницательным взором. Во многих смыслах это он открыл Египет для современности. После него храмы уже не те.

— Значит, Денон… Вы хотите сказать, его пристальный взгляд в каком-то смысле умалил загадку Египта?

— Денон и его восторженные последователи. Общими усилиями они лишили древние памятники былого величия, словно прошлись по ним ураганом, — это бесспорный факт.

— Получается, к тому времени, как вы попали в страну?..

— Храмы, чертоги, гробницы — слишком многие из них уже были изучены и измерены, зарисованы в мельчайших подробностях, воспроизведены в скульптуре, что, сами понимаете, заметно приуменьшило радость открытия. Оставалось одно — искать никому не известные склепы и чертоги.

Молодой собеседник увидел неплохую возможность — и не преминул ею воспользоваться.

— И сколько же вы нашли?

Знаменитый археолог пристально посмотрел на него поверх образцов.

— Сколько смог.

Ринд поспешил сделать вид, будто поглощен своими заметками.

Сэр Гарднер продолжал буравить его взглядом.

— Могу я спросить, как вам его «Путешествия»?

— Продвигаюсь… — ответил шотландец, силясь не выдать своего горячего интереса.

— И что вы думаете?

— По-моему, это просто… восхитительно.

— Разумеется, — оживился сэр Гарднер. — А знаете, что меня восхищает больше всего?

— Гравюры?

Археолог усмехнулся.

— Нет, хотя они тоже изумительны. Автора отличает глубина моральной ответственности за происходящее. Его занимает судьба страны, а не только древние руины. Денону хватает силы духа, хватает дерзости задаваться вопросами о том, каковы мотивы экспедиции. Он размышляет, не явились ли французы с тем, чтобы просто сменить мамелюков на троне, и чем вообще последние заслужили такую немилость. Причем все это — на страницах книги, посвященной главнокомандующему кампании.

Ринд кивнул.

— Да уж, редкая храбрость.

— И это при всей его осторожности.

— Скажите, а вы ни разу не встречались?

Сэр Гарднер отвел глаза.

— Ну, когда я впервые приезжал в Париж, старик еще держался молодцом… — Тут он умолк, отложил образцы и явно решил сменить тему: — А как вы смотрите на то, чтобы вместе отужинать?

Ринд невольно заартачился.

— Это слишком любезно с вашей стороны, сэр Гарднер, но я не могу, в самом деле…

— Пустяки, мой мальчик. Не желаю ничего слушать. По воскресеньям моя экономка готовит отменное жаркое под изумительной устричной подливкой. Увы, львиная доля в итоге перемещается в миску Наполеона.

Шотландец не сразу сообразил, что речь идет о собаке.

— Тогда тем более, я не собираюсь отнимать у бедняги…

— Вздор. Вы чересчур учтивы. А я так очень рад, что нашел возможность отплатить фортуне за гостеприимство сэра Уильяма Джелла. Вы ведь о нем слышали?

— Это антиквар?

— Да, и в свое время — знаменитейший. Когда я был примерно ваших лет, он пригласил меня к себе домой в Рим, а позже в Неаполь и помог досконально изучить историю Египта. Потом, будучи слишком болен, чтобы путешествовать, он послал меня в эту загадочную страну как своего заместителя. То были лучшие годы моей жизни. Увы, они миновали. Однако история порой повторяется, и довольно неожиданным образом.

Ринд не стал возражать, хотя, сказать по правде, неприятно удивился тому, что сэр Гарднер может питать в его отношении большие надежды. Молодой человек вовсе не собирался в Египет. Он преследовал одну лишь цель — раскопать неведомые секреты прославленного археолога, что бы они собой ни представляли, и разом отделаться от нелегкой шарады. Можно ли наслаждаться обществом словоохотливого и великодушного хозяина, можно ли вообще хоть чему-то радоваться, затаив в сердце подобные мысли?

По мере того как гостиная исподволь наполнялась волнующим ароматом жареной утки, Ринд увлеченно перечитывал «Путешествия», открывая для себя в записках художника необыкновенную человечность и обличительные мотивы.

«Можем ли мы ненавидеть этих людей? — писал Денон о жителях покоренных земель. — Имеем ли право умалять их достоинство, превращать в пленников? Разве не станут они для нас вечным укором, готовя богатые урожаи на могилах своих предков?»

Честно говоря, чем ближе молодой шотландец узнавал автора книги, тем ярче бросалось ему в глаза их несомненное сходство с радушным хозяином — сэром Гарднером. Оба прослыли знатоками учтивых манер и изящества в одежде. Оба чрезвычайно ценили хорошее общество и при этом по большей части вели уединенный образ жизни. Оба были одаренными художниками, дилетантами, снедаемыми страстью к подлинной красоте. Оба неутомимых путешественника снискали величайшую славу, написав знаменитые книги о Египте. В свою очередь, каждый был отмечен монаршей благосклонностью: Денон стал имперским бароном, а сэр Гарднер — королевским рыцарем. При этом, несмотря на все достижения и большую известность, оба черпали силы в неколебимой природной скромности.