Генри Триз - Закат викинга
– Вперед! – тихо скомандовал Гичита. – Голос Грома, принеси нам удачу!
– Лично я надеюсь только на свой «Поцелуй Смерти»! – сказал Груммох. – Голос Грома может и не раздаться, когда я призову его на помощь.
– А у меня в правой руке «Миротворец», этого мне достаточно, – отозвался Харальд. – Только когда мы начнем обмениваться ударами с врагами, постарайся, брат, встать со мной спина к спине. Тогда мы сможем на равных справиться с десятком алгонкинов. Счет будет справедливым!
По всей палубе «Длинного Змея» шли подобные разговоры, боевые братья по старому обычаю договаривались друг с другом, как им лучше встретить врага. Торнфинн встал с Гудбрудом, Ямсгар с юношей из Йомсберга по имени Кнут Ульфссон. Этот парень любил рукодельничать, а волосы носил заплетенными в четыре косы и на голове обруч, скрученный из медной проволоки.
Но никому из викингов никогда не приходило в голову подсмеиваться над ним, потому что он происходил из семьи, где было пятнадцать берсерков, да и сам Кнут снес головы трем саксам до того, как ему исполнилось четырнадцать лет.
Гичита издал боевой клич совы, и каноэ тронулись с места.
Какое-то время ничего не происходило, и кое-кто успел подумать, что тревога была ложной. Но вдруг с правого и левого берега донесся вопль алгонкинов, похожий на тявканье лисы зимой, и послышался медвежий рык, которым обычно призывали к битве абнаки.
В воздухе засвистели стрелы. Одна пролетела под правой рукой Харальда и ударилась о дубовые доски палубы.
– Метко! – сказал он Груммоху, который напевал какой-то несложный мотивчик, как обычно во время битвы.
– Да, – согласился Великан, – и это не последний выстрел, который раздастся до исхода ночи.
Потом со всех сторон послышалась песня смерти алгонкинов:
Где мой враг?Где мой враг?Хватай его!Где мой враг?Где мой враг?Хватай его!Отруби ему руки!Отруби ему голову!Где мой враг?Где мой враг?Хватай его!
– Не следовало бы мне, чужестранцу, – сказал Торнфинн, – плохо отзываться о местных скальдах, только мне кажется, что их песенку больше пристало петь детишкам, играя в скакалки, чем взрослым мужчинам в благородном сражении. Когда с этим делом будет покончено и у нас будет время подумать о более приятных вещах, я сочиню подходящую песню, которую мы будем петь в соответствующих случаях.
Но Торнфинн Торнфиннссон не выполнил своего обещания, потому что вдруг «Длинный Змей» содрогнулся от топота множества ног, и до обоняния каждого донесся запах прогорклого медвежьего жира, которым краснокожие мажутся с ног до головы, чтобы было легко выскользнуть из рук противника.
Торнфинн пал первым, острие пики воткнулись ему между лопаток. Сделав последнее усилие, он взял с собой за порог смерти алгонкина, нанесшего ему смертельный удар.
После его гибели Гудбруду пришлось прижаться спиной к мачте. Харальд и Груммох, чьи глаза немного привыкли к темноте, испустили одновременно устрашающий боевой клич. Они были слишком крупны, чтобы остаться незамеченными, и решили открыто врезаться в густой пчелиный рой краснокожих.
Их устрашающий рык эхом отразился от вспененных вод реки, наводя ужас на врагов.
Харальд нанес первый удар «Миротворцем».
– Один! – сказал Харальд, открывая счет и сопровождая его леденящим душу смехом.
Груммох размахнулся «Поцелуем Смерти».
– Один! – крикнул он и засмеялся еще страшнее, чем Харальд. Хитрое гибкое существо оказалось у Харальда под правой рукой и взмахнуло томагавком. Харальд быстро поднял и опустил свой меч. Послышался глубокий, со всхлипом, стон.
– Два и царапина! – хохотнул Харальд, перекидывая меч из правой руки в левую.
Груммох размахивал «Поцелуем Смерти», как косой, потому что черные тени толпились особенно густо с его стороны. Только ему одному было известно, сколько раз острое лезвие поживилось желанной пищей, но и все остальные слышали вопли, которые следовали почти за каждым взмахом.
– Трое, и ни одной царапины, – возгласил он мрачным голосом, а вслед за этим принялся хохотать так, точно небеса целиком принадлежали ему одному.
– Притормози, – сказал Харальд. – а то я никак с тобой не сравняюсь, брат! Это несправедливо!
И они опять стали смеяться, точно неслись вместе с валькириями по темному северному небу мимо блистающих звезд.
За их спиной Ямсгар Хавварссон потерял свой меч, когда вонзил его глубоко в краснокожего и тот уполз куда-то в темноту. Теперь он сражался голыми руками, отбиваясь от ударов, затем схватываясь врукопашную и добираясь до вражеского горла. Возле его ног уже лежали бездыханными четверо абнаков, но тут и ему самому был нанесен тяжелый удар. Ямсгар рухнул на палубу и из последних сил выдохнул:
– Кнут Ульфссон, видно подразучился я драться. Если я усну и не проснусь, передай привет моим дочерям и жене, когда вернешься на берега родного фьорда.
Ямсгар умолк навсегда. А Кнут Ульфссон почувствовал, как у него в черепе начала громко пульсировать кровь, точно забил боевой барабан. Он знал, что это, хоть иногда и забывал, что в нем живет берсерк.
Груммох, ударив по голове краснокожего обухом своего топора, прокричал:
– Восемь!
А еле державшийся на ногах Харальд ответил:
– Шесть!
Кнут Ульфссон запел песню, которую все его родичи всегда запевали в подобных случаях, потому что все они были настоящими берсерками:
Увы, мой друг покинул меня.Он покинул поле,Он покинул фьорд,Он покинул пожиток,Он покинул семью,И стол, и хлеб,И наша его пуста.И я увижу его,Если его навещу,Там, где он теперь,Там, где он теперь.Попаду я тудаЧерез темную дверьСтережет ее тролль,Злобный маленький тролль.Кнута Ульфссона тролльНе задержит, нет, нет!Убирайся, тролль!Убирайся, тролль!!!Убирайся, тролль!!!Туда, где смерть!
И каждая строка в его песне сопровождалась взмахом боевого топора, и от каждого взмаха замертво падал краснокожий, иногда с глухим стоном, иногда с предсмертным криком. Наконец никто уже не смог подобраться к Кнуту Ульфссону, потому что возле него выросла гора трупов алгонкинов и абнаков.
– Девять! – выкликнул Груммох. – Однако топор мой затупился. Приходится бить по два раза. Надо будет с утра его хорошенько заточить, а то так дело не пойдет!
Харальд еле стоял на ногах, тяжело опираясь о спину Груммоха, по его рукам и груди текло красное вино войны.
– Девять, – сказал он, и стал сползать вниз. Груммох взвалил друга себе на спину, продолжая размахивать «Поцелуем Смерти».