Юрий Торубаров - Офицерская честь
— Где император? — подскочив к одному из них, крикнул он.
Тот только пожал плечами.
Улыбка быстро сбежала с лица Александра, когда он увидел, как густая масса французских войск обрушилась на его войска. Он в растерянности посмотрел на Франца. Но что мог сказать побледневший австрийский император, который понял все. Они стали разворачивать коней.
Зимний день короток. Скоро в темноте императоры потеряли друг друга. Александр сильно напугался, когда услышал за спиной конский топот. Сопровождавшие его несколько человек пришпорили своих коней. По лицу царя побежали слезы. Это были страх и горечь. Царь потерял самообладание. Он готовился сдаваться.
— Государь? — раздался над ухом чей-то голос.
Переполненными от слез глазами он посмотрел на всадника. «Да это же генерал Шувалов!» Он видел тогда, на совете, как он переглядывался с Кутузовым. Тогда он даже обиделся на него. Он же вернул его к жизни, сделав генералом. А он… Как все переменилось! Ах, как старик был прав! Глупо, что не послушался его!
Два дня они были вынуждены уходить от преследования. Наконец, когда стало ясно, что погони нет, они остановились в какой-то деревушке. Хозяева, узнав, что это русский царь, оказали гостеприимство. Царь впервые за это время сумел помыться и отведать простого крестьянского варева. Хозяева по этому случаю зарубили несколько кур, зарезали поросенка и козу.
Выпив пару глиняных кружек домашнего вина, отведав курицу, царь пришел в себя. Ему потребовалась встреча с Францем.
— Граф, Павел Андреевич, — обратился он к Шувалову. — Мне необходимо встретиться с императором Францем, и я прошу вас разыскать его.
Отыскавшийся Франц прямо с порога заявил Александру, что продолжать борьбу совершенно немыслимо. Александр согласился. Они прошли к столу.
— Я хочу, — сказал Франц, — просить о личной встрече с Бонапартом. Не желаете ли вы, мой брат, присоединиться ко мне?
Император задумался. О чем он думал? Может быть, гордыня не позволяла это сделать? Или вспомнил ответ Бонапарта.
— Нет, — покачал он головой.
Франц расправил усы, провел по бакенбардам.
— Жаль! Вдвоем, я думаю, легче было бы вести с ним переговоры.
Он критически осмотрел комнату. По сравнению с его покоями, это была собачья конура. Но Александр чувствовал себя в ней хорошо. Ему понравился простой крестьянский уют. Главное — было тепло. Он вспоминал тот несчастный день, где помимо всего, что обрушилось на него, он еще промерз до костей и боялся после этого выходить на улицу.
— Может, переедешь ко мне, Александр? — спросил Франц, скорее просто из приличия.
— Нет, мне надо домой. Там ждут ответственные дела.
— Ну, — Франц подошел к нему и, обнимая, произнес: — Не горюй, Александр, когда-нибудь мы этого супостата одолеем, бог даст, — и он похлопал его по спине. Александр как-то жалко улыбнулся. После такого разгрома трудно было представить чудо.
— Аа-а! — воскликнул Франц, заметив притаившегося в уголке Шувалова.
И пошел к нему с протянутой рукой. Подойдя, он взял его руку и повернулся к Александру:
— Брат, — произнес он, — награди этого офицера. Граф Павел оказался очень дотошным человеком. Когда мне сказали о его поиске, я, — он повернулся к Шувалову, глаза его смеялись, — испугался, что он разворошит всю Австрию. Ха, ха! Молодец! — он прижал его к груди.
Этот жест Александр вспомнил, когда надо было выбирать посланника в эту страну.
Расставшись с Францем, Александр приказал собираться в дорогу. К этому времени отыскались его сопровождающие. Но император, обиженный на них за проявленную трусость, доверил свое сопровождение Шувалову с его остатками кирасир.
На этом переходе у графа открылись старые раны, и он чувствовал себя отвратительно. Лицо было бледным, покрыто капельками пота. Он неуверенно держался в седле. Видя такое состояние, царь пригласил графа к себе в карету. Тот долго не соглашался, но перед Петербургом вынужден был пересесть. Когда они уже в городе подъехали к Зимнему, Александр приказал кучеру и своему врачу сопроводить графа в его имение.
Неожиданное возвращение мужа и отца вызвало переполох в семействе. Он лежал в царской карете бледный, с закрытыми глазами. Дыхание его было прерывистым и сопровождалось свистом. Варвара бросилась ему на грудь, сдерживая рыдания.
— Милый, милый, что с тобой? — шептали ее вмиг высохшие губы.
Что-то заставило его открыть глаза.
— Ты! — тихо, но радостно произнес он.
— Я, милый, я.
Он снова закрыл глаза.
— Вы — лекарь? — спросила она, увидев на сидении второго человека.
Тот кивнул.
— Что с ним?
— Открылись старые раны и воспаление.
— Ой, — опомнилась она, — его же надо скорее в дом. — Федор, Сысой, где вы? — крикнула она.
— Мы здесь! — грубовато пробасил один из них.
Они стояли за дверью, два рослых крепыша. Один в рубахе на голом теле, несмотря на март, у другого — наброшенный на тело кожушок. Это был Сысой. Федор держал в руках огромный тулуп. Он развернул его. Сысой нагнулся в повозку и, легко подняв графа, вытащил наружу. Они закутали его и понесли в дом.
— Несите графа в его комнату, — приказала графиня.
Его положили на постель. Лекарь заставил снять с него рубашку и долго слушал, прикладывая ухо к его груди. Потом, положив пальцы одной руки, стал стучать по ним другой. Вздохнув, он велел одеть его. Взяв свой саквояжик, достал несколько пузырьков и сделал графине наставление, как их применять. Варвара поблагодарила его, а он посмотрел на нее каким-то стеснительным взглядом:
— Я, пожалуй, поеду. А сейчас поите его. На днях я загляну.
Когда он вышел, комната тотчас набилась челядью.
— Надо бабку Акулину, — раздался сзади чей-то голос.
— Акулину, Акулину, — заговорили все.
Варвара растерялась. Тут был лекарь самого государя, он дал лекарство, а что бабка… Хотя знала, что в округе все шли или ползли к ней. И всех она поднимала на ноги. Что-то в ней взыграло. Но совету позвать Акулину она не вняла. Может быть, ей было неудобно, что узнает государь, как она подменила его лекаря какой-то бабкой, но она… отказала. А мужу день ото дня становилось все хуже и хуже. Теперь этот лекарь приезжал не один, а с несколькими своими коллегами. Они осмотрели его, стучали по всему телу, ворочая, а он не приходил в сознание. Те настойчиво рекомендовали свои лекарства.
Времени прошло много, а конца лечению не было видно. Как-то к нему зашла его бывшая няня. Глянула на него и всплеснула руками:
— Ну, мертвец, чистый мертвец! — и, повернувшись к графине, умоляющим голосом упросила позвать Акулину.
