Юрий Трусов - Падение Хаджибея. Утро Одессы (сборник)
– Оно верно. Султанцы обижают нас шибко, – покосился на татарина остроскулый рыбак. – Мы рыбешкой перебиваемся, так янычары лучшую рыбу отнимают.
– Тяжело… Домой бы возвратиться, – вздохнули другие.
Воцарилось молчание.
– Может, зайдете в курень юшки нашей отведать? – предложил один из рыбаков, но Кондрат с Семеном отказались.
Хотя им и хотелось отведать хаджибейской ухи, да уж очень спешили. Времени было в обрез.
Чумаки прошли около двух верст по Пересыпи, поднялись на возвышенность, где расположилась крепость с ее форштадтом и слободой.
Вправо от зубчатых стен, за распаханными полями белели хаты.
– Слобода молдаванская. В ней волохи и наши живут, а где и ордынцы, что на землю осели, – сказал Чухрай.
Татарин повел их к крепостному форштадту.
– Здесь у форштадта поселились турки и ордынцы. Наших мало. Разве что невольники турецкие да тер-оглы, что значит «потеющие люди»: шорники, ковали, шевцы, чеботари. Они хотя и вольные, но на турка гнут спину почище заневоленных, – объяснял Чухрай.
Кондрат заметил, что форштадт состоит весь из крытых шкурами землянок, лишь несколько домов было построено из известкового камня. Недалеко от крепости возвышался большой дом, где, по словам татарина, жил сам паша со своим гаремом. Рядом с дворцом желтел осенней листвой обширный, обнесенный высоким забором сад.
Вокруг Хаджибея, на приморских холмах и в самом форштадте, было много растительности. Вся площадь впереди крепостных стен обросла мелким кустарником, а на склонах берегов шумели рощицы.
Форштадт спускался к морскому заливу длинной обрывистой балкой. Здесь глаза Кондрата заметили широкий ручей, из которого женщины с закутанными в черные шали лицами черпали медными кувшинами воду.
Форштадт со стороны степи начинался похожей на сарай постройкой. Это и была кофейня Николы Аспориди. Татарин пошел вызвать ее хозяина, а оба чумака прилегли под кустом у дороги.
Ждать им пришлось недолго. Татарин вернулся с высоким горбоносым человеком, у которого на курчавых седеющих волосах алела вышитая серебром тюбетейка.
– Я Никола Аспориди. Вы от Луки? – спросил он чумаков.
Кондрат отвел его в сторону и дал ему в руки половинку разрезанной свинцовой пули. Что-то похожее на улыбку мелькнуло в черных грустных глазах Аспориди. Он вынул из кармана другую половину пули и сложил их вместе. Получился гладкий свинцовый шарик.
– Все верно. Ты не обманываешь. Как звать тебя, казак? – спросил Никола.
– Кондрат. Сын Хурделицы. Лука велел мне запомнить слова твои.
– Так слушай, Кондрат. Скажи Луке, что соседи готовятся к трапезе. Дом сей расширяют, – Никола показал рукой на крепость, – чтобы гостей принять поболее. Разумеешь? Соседи закуску готовят добрую. Морем подвозят. Вот-вот пир начнется! А еще скажи – слух есть, из Очакова скоро голубок привезут, чтоб за море отправить. Не забудь ничего, что сказал тебе. А теперь иди, скорее иди. Время недоброе. Ашоту скажи, что Лука о ценах на овес и жито меня спрашивал, продать хочет. И не спорь с ним. Ну, прощай! Даст Бог, еще встретимся. – Аспориди грустно улыбнулся.
На этом они расстались.
К вечеру Чухрай с Хурделицей были уже в усадьбе Ашота. Семен решил остаться у барышника.
– Послужу у идола этого. А ты, Кондрат, соль мою продай сам, гроши отдай Буриле – за ним не пропадут, – сказал он Кондрату. И сколько тот ни отговаривал Семена, старый казак упрямо стоял на своем.
– Останусь. Жинку вызволить треба…
Кондрат понял, что, пообещав Чухраю помочь выручить из плена жинку, Ашот этим самым взял его на крепкий аркан. Молодому казаку очень не хотелось расставаться с Чухраем, он искренне привязался к нему. «Погубят здесь старого басурманы, ей-богу, погубят», – с тоской думал Кондрат. Поэтому немало сил стоило ему скрыть свою неприязнь к Ашоту, которого он подозревал в коварном умысле против своего друга.
Барышник же изо всех сил старался в этот вечер уговорить и Кондрата поступить к нему на службу. Ашоту понравился атлетически сложенный, смелый, сметливый казак. Барышник понимал, что если его взять в руки, то он, пожалуй, заткнет за пояс любого джигита из его шайки. И он снова и снова угощал Хурделицу вином, стараясь заманить его всякими посулами. Но чем красноречивей делался барышник, тем угрюмей и молчаливей становился Кондрат. Наконец, выведенный из терпения очередным рассказом Ашота о том, как вольготно живут джигиты его шайки, Хурделица резко отодвинул от себя кружку, расплескав вино.
– А ты, хозяин, видел сапсана – ястреб есть такой? – спросил он барышника, побледнев от гнева.
– Знаю, видел сапсана, – кивнул удивленный странным поведением гостя Ашот.
– Так разве ты не ведаешь, что сапсан падаль не жрет, как стервятник иной?.. Ты что на нее казака манишь? – Кондрат так схватил барышника за нашейный шарф, что его красное лицо стало сизым. Еще миг – и хряснули бы у Ашота шейные позвонки. Да Чухрай широкой ладонью что есть силы ударил Кондрата между лопаток. Хорошо ударил! Словно раскаленным железом пропечатал спину. И вовремя, не то быть бы беде. Боль заставила одуматься Хурделицу. На ум пришли слова Аспориди: «Не спорь с Ашотом». Кондрат выпустил шарф задыхающегося барышника.
– Прости, хозяин, пошутил малость, – сказал он Ашоту.
Тот с обиженным видом сел на место. Но недобрые огоньки вскоре погасли в его глазах.
– Шайтан, силен, как бык, чуть шею не свернул, – сказал он восхищенно. – Вот джигит! – И ткнул толстым пальцем в Кондрата. – Шайтан! Горячий больно!..
– Не понял Кондрат. Молод, горяч, – поддакнул ему Чухрай.
– О! Джигит! Настоящий! Я тебя, как сапсана-ястреба, выпускать буду, чтоб кровь лилась с твоей сабли, как с клюва сапсана… О падали и не думай, – вдруг наклонился к Кондрату Ашот и снова зашептал на ухо: – Иди ко мне служить, не пожалеешь. Большие дела делать будем.
Кондрат стал бледнеть от злости.
– Не понял ты, – начал было он. Но Чухрай незаметно больно сжал его за локоть.
– Ашот, пущай он мою и свою соль отвезет. Потом приедет и к тебе придет.
Барышник вопросительно глянул на обоих.
– Придет. Куда ему деваться, – заверил Чухрай, незаметно подмигнув Кондрату.
Его слова убедили Ашота. Он улыбнулся. Семен бесцеремонно, чтобы молодой казак не брякнул чего лишнего, вытолкал его за дверь.
Кондрат вышел из душной горницы в прохладный мрак осенней ночи и с облегчением вздохнул. Влажные звезды сверкали над головой. Он лихо заломил шапку и пошел нетвердой походкой к лиману, что серебрился лунной дорожкой.
Незаметно он добрел до табора. Его окликнул знакомый голос часового.
– Стой! Кто будешь?
– Кондрат, – весело ответил Хурделица и пошел отдыхать на пахнущую степью солому.
