Том Шервуд - Серые братья

– Ты читать и писать, как мне помнится, не умеешь?

Тайверт торопливо помотал головой.

– Это хорошо, – многозначительно кивнул Глустор. – Тогда давай-ка сюда язык. Отрежу язык – тебя убивать не придётся.

Через минуту он, отвязав свою лошадь, вспрыгнул в седло и присоединился к сообщникам. На поляне остался лежать человек с вывернутыми карманами и окровавленным подбородком. Он медленно пополз по поляне, собирая в кучу оставленные разбойниками пучки трав. Потом сунул в эту кучу голову, набросал ещё на спину, подтянул к животу колени, несколько раз сильно вздрогнул – и замер.

Аркебузные ядра

Конь оказался далеко не молодым, но сильным, выносливым и очень послушным. Неутомимо выбрасывая перед собой длинные крепкие ноги, он нёс Бэнсона много миль – как на одном дыхании. Путь вышел неблизкий – остаток дня, ночь и следующее утро: Бэнсон долго не мог найти то, что упрямо искал, пристально вглядываясь в проплывающие перед ними застройки лондонских окраин. Помог ему запах – характерный, знакомый, ни с чем не сравнимый запах жжёного горного угля. Конь встал, повинуясь внезапному движенью узды, и спокойно стоял – неподвижно и кротко, пока Бэнсон, привстав над седлом, внимательно всматривался в раскинувшийся перед ним край лондонского пригорода. И вот, в одном не очень отдалённом местечке открылся взгляду тёмный характерный дымок, поднимающийся над ремесленными рядами. Всадник тронул стремена, и конь пошёл мощно и ровно, как будто вполне отдохнул за эту маленькую минуту.

Отыскав строение, над которым поднимался дым, Бэнсон спрыгнул на землю, набросил повод на крюк у двери и, пригнув голову, вошёл внутрь.

– Срочное дело, хозяин, – произнёс он, разглядев согнувшегося у горна мастера, и уже после добавил: – день добрый.

– День добрый, – ответил кузнец, выпрямляясь и всматриваясь в посетителя.

Облик пришедшего и его манера говорить, кажется, что-то открыли мастеру, так как он, ухватив щипцами недокованный раскалённый металл, безжалостно швырнул его в каменную нишу с водой (забурлила вода, и засвистела, остывая, поковка) и, подойдя ближе и вытирая руки подфартучником, уважительно произнёс:

– Сделаю всё, на что хватит умения. Но за срочность – плата двойная.

– Заплачу, сколько скажешь.

– А что требуется?

– Мне нужны пули.

– К пистолету? Или охотничья дробь?

– Нет. Большие пули. Вшестеро крупнее мушкетных.

Кузнец несколько переменился в лице и отступил вглубь кузни.

– Выбери сам, – сказал он, указывая на висящие вдоль стены клещи, наконечники которых заканчивались не кривыми когтями-хваталками, а парами круглых выпуклых чашек.

Бэнсон понял, что в такие вот чашки, соединённые вместе и образовавшие шар, наливается жидкий свинец, и затем, когда он остынет, клещи разводятся, чашки разъединяются и из них добывается пуля.

– Вот эти, – сказал он, указывая на подходящий, по его мнению, инструмент.

– Тогда плата – втрое, – сказал, почему-то понизив голос, кузнец. – И – мои уверения в том, что я буду молчать.

– О чём молчать? – не скрыл недоумения Бэнсон. – И почему плата – втрое?

– Так ведь ты же просишь отлить не пули, а ядра!

– Какие ещё ядра?

– Ядра для кулевриновой аркебузы! «Горох» для оружия, которое страстно любят контрабандисты и ненавидят полицейские и солдаты!

– А что это за кулевриновая аркебуза? – с искренним любопытством поинтересовался Бэнсон.

– Так ты, выходит, посредник, – задумчиво покивал головой кузнец. – Тебе поручили весьма рискованную работу, а ты и сам не знаешь, за что взялся!

– Кулеврину я знаю. Небольшая корабельная пушка…

– А кулевриновая аркебуза – тоже почти пушка, но маленькая, и сделана в виде ружья. Достаточно сильные люди носят её в руках. Один выстрел из неё разбивает полицейскую шлюпку на две половины! Эту штуку контрабандисты хранят где-нибудь в прибрежных пещерах, а достают лишь когда предстоит серьёзная ночная работа. Потому что если у тебя эту аркебузу найдут – готовься со смирением принять десять лет каторжных работ, или – матросом на военный корабль…

– Мне нужны только пули. То есть ядра. Сможешь быстро отлить?

– Сделаю, сделаю, – торопливо проговорил мистер. – Неси свинец.

– Откуда у меня свинец? – уставил на него непонимающий взгляд Бэнсон.

– Ты что же, не привёз свинец? – так же непонимающе спросил его собеседник. – Ты разве не знаешь, что даже сумасшедший не станет хранить свинец в кузнице, когда за него – те же десять лет каторги! Тебя послали заказать аркебузные ядра, и не сказали, что свинец нужно везти с собой?!

– А где можно быстро прикупить свинца? – спросил, мгновенно уяснив ситуацию, Бэнсон.

– Есть где прикупить. Через две ночи…

– Мне нужно сейчас.

– Сейчас невозможно.

– У меня есть полдня. За это время нужно что-то придумать.

– Невозможно, – вздохнул тоскливо кузнец. – Поверь, мне бы очень хотелось заработать.

Потянулась тяжёлая пауза. Вдруг Бэнсон спросил:

– А в чём ты плавишь свинец?

– Известно в чём, – сказал мастер. – В тигле.

И показал толстостенный, железный, на длинной ручке стакан. Бэнсон заглянул в него. Дунул. И снова спросил:

– А золото в нём расплавится?

– Конечно. Порубить только надо помельче. А у тебя что же, есть золото?

Рот кузнеца насмешливо искривился.

– Раздувай горн, – жёстко сказал Бэнсон и вытащил длинную, с синим отблеском бритву.

Кузнец, в замешательстве отступив, всё же взял себя в руки и, набросав в горн угля, задвигал мехами. Когда новый уголь превратил огонь из красного в белый, он повернулся – и охнул. На его наковальне лежал холмик монет, издающий жёлтый матовый блеск, который ни с чем нельзя спутать. А изумительный гость резал снятый с себя широкий нагрудный ремень и доставал из него всё новые и новые соверены.

– Охх!! – простонал мастер, ужаленный небывалой догадкой. – Ты хочешь… ядра… из золота?!

– А у тебя что, есть свинец? – спросил, не поднимая лица, взмахивающий бритвой заказчик.

– Детям и внукам рассказывать буду, – взволнованно бормотал, набивая тигель рубленным золотом, мастер. – Кто и когда делал пули из золота? Вот, а я – делаю!

Пристроив сбоку к огню тяжёлый, закопчённый стакан, мастер приготовил щипцы и строго сказал заказчику:

– Теперь сядь в сторонке и не мешай.

И, колдуя у огня, рассказывал-пояснял:

– Если свинец наливать в форму нетвёрдой рукой, или просто небрежно, то проливаются капли. От них на земле остаются блескучие пятнышки. Это – улика: плавил пули, не имея патента! Пожалуй-ка на каторгу… Эти пятна и брызги приходится выскребать, а такое занятие считается унизительным. Отсюда – своего рода соревнование: когда собираются на большой заказ, на ночную работу знакомые кузнецы – то считают, кто больше «накапает». Я за последние пять лет не опозорил себя ни одной каплей. Сегодня же – день особый. Если у меня разбрызнется плавка – то, значит, – я пролил золото!