Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
— Вы изволите говорить о господине де Ришелье, не так ли?
— Вот именно.
— О герцоге?
— Да не о кардинале же, черт побери! Так высоко я не метил. Кстати сказать, тому далеко до племянника: он не смог так же долго продержаться…
— Меня крайне удивляет, сударь, что, имея таких могущественных друзей, как герцог, вы покинули двор.
— О, это всего лишь временная отставка. Когда-нибудь я вернусь, — произнес старый барон, взглянув на дочь как-то по-особенному.
Бальзамо перехватил его взгляд.
— Скажите, а господин маршал помогает, по крайней мере, продвинуться по службе вашему сыну? — спросил он.
— Моему сыну? Да что вы, он терпеть его не может!
— Сына своего друга?
— Да, и он имеет на это основание.
— Как вы можете так говорить?
— Черт побери! Так ведь мой сын — философ. Ришелье его просто ненавидит.
— Ну и Филипп платит ему тем же, — произнесла Андре с полным хладнокровием. — Убирайте, Леге!
Девушка, поглощенная тем, что неусыпно следила за окном, не сводя с него глаз, бросилась исполнять приказание.
— Да-а, — вздохнул барон, — когда-то сиживали за столом до двух часов ночи. Правда, было чем поужинать, а когда не могли больше есть, продолжали пить! Но как тут будешь пить плохое вино, если еще и закусить нечем… Леге! Подайте графин с мараскином, если там еще что-нибудь осталось.
— Подайте, — приказала Андре служанке, которая, казалось, ждала знака хозяйки, прежде чем исполнить приказание барона.
Барон откинулся в кресле и, прикрыв глаза, меланхолично вздохнул.
— Вы мне начали рассказывать о маршале де Ришелье, — вновь заговорил Бальзамо.
— Да, верно, я вам о нем рассказывал, — отвечал Таверне и принялся напевать мелодию, такую же меланхоличную, как и его вздохи.
— Если он ненавидит вашего сына, имея лишь то основание, что ваш сын философ, — продолжал разговор Бальзамо, — он, должно быть, сохраняет дружеское расположение к вам, потому что вы далеки от философии?
— Я — философ? Разумеется, нет, слава Богу!
— У вас, я полагаю, предостаточно титулов. Вы были на королевской службе, не так ли?
— Я отслужил пятнадцать лет. Был адъютантом маршала, мы вместе прошли маонскую кампанию, наша дружба началась… хм… подождите-ка… во время осады Филипсбурга, то есть с тысяча семьсот сорок второго по сорок третий год.
— Ага, прекрасно! — отвечал Бальзамо. — Так вы участвовали в осаде Филипсбурга… Знаете, я тоже там был в то время.
Старик подскочил в кресле и посмотрел на Бальзамо широко раскрытыми от удивления глазами.
— Простите, — возразил он, — сколько же вам лет, дорогой гость?
— У меня нет возраста, — отвечал Бальзамо, протягивая свой стакан Андре. Она налила ему мараскину.
Барон по-своему понял ответа гостя, подумав, что Бальзамо имеет причины скрывать свой возраст.
— Сударь! Позвольте заметить, что вы не похожи на солдата, воевавшего под Филипсбургом. Осада происходила двадцать восемь лет назад, а вы выглядите самое большее — лет на тридцать.
— О Господи, да кому из нас не тридцать лет! — небрежно бросил путешественник.
— Мне, черт возьми! — вскричал барон. — Потому что как раз тридцать лет тому назад я вышел из этого возраста.
Андре не сводила глаз с путешественника: она находилась во власти непреодолимого любопытства. В самом деле, Бальзамо с каждой минутой открывался ей новой стороной.
— Так вы, сударь, намеренно меня сбиваете или, что весьма вероятно, путаете Филипсбург с другим городом. Я дал бы вам не более тридцати лет. Ты согласна со мной, Андре?
— Пожалуй, — отвечала та, безуспешно пытаясь вновь выдержать властный взгляд гостя.
— Да нет же, вовсе нет! — вскричал путешественник. — Я знаю, что говорю, а говорю то, что есть. Я имею в виду знаменитую осаду Филипсбурга, во время которой его сиятельство герцог де Ришелье убил на дуэли своего кузена принца де Ликсена. Это произошло в тот самый момент, когда я выбрался из траншеи, клянусь честью. Они находились на обочине дороги, по левую сторону; герцог проткнул его шпагой. Я как раз проходил мимо в ту минуту, когда он умирал на руках у князя Цвейбрюккенского, сидевшего на скате рва; господин де Ришелье спокойно обтирал шпагу.
— Сударь! — воскликнул барон. — Клянусь честью, вы потрясли меня до глубины души. Все происходило в точности так, как вы рассказываете.
— Вы, должно быть, уже слышали от кого-нибудь об этом деле? — спокойно спросил Бальзамо.
— Да я был там, я имел честь быть секундантом господина маршала; правда, в то время он еще не был маршалом, но это не меняет дела.
— Погодите-ка, — произнес Бальзамо, пристально вглядываясь в лицо барона.
— В чем дело?
— Вы были в то время в чине капитана, не так ли?
— Совершенно верно.
— Вы служили в полку шеволежеров королевы, который был потом разбит при Фонтенуа?
— А вы и при Фонтенуа были? — насмешливо спросил барон.
— Нет, — спокойно отвечал Бальзамо, — к тому времени я уже был мертв.
Барон широко раскрыл глаза, Андре вздрогнула, а Николь торопливо перекрестилась.
— Позвольте мне вернуться к тому, с чего я начал рассказ, — продолжал невозмутимо Бальзамо. — Итак, вы были в форме шеволежеров, я прекрасно помню. Проходя мимо дерущихся, я обратил на вас внимание: вы держали лошадей, свою и маршала. Я к вам подошел и спросил, что происходит; вы мне ответили…
— Я?
— Ну да, черт побери, именно вы! Теперь я узнаю вас, тогда вы были шевалье, вас еще называли «малыш-шевалье».
— Тысяча чертей! — в изумлении вскричал Таверне.
— Простите, что не сразу узнал вас. За тридцать лет любой человек меняется. Итак, за маршала де Ришелье, дорогой барон!
Подняв бокал, Бальзамо залпом осушил его.
— Вы… вы видели меня в то славное время? — спросил барон. — Но это невозможно!
— Однако я вас видел, — проговорил Бальзамо.
— На главной дороге?
— На главной дороге.
— С конями?
— Вот именно.
— Во время дуэли?
— В ту самую минуту, как принц испустил дух, о чем я уже имел честь сообщить вам.
— Так вам, должно быть, лет пятьдесят?
— Мне достаточно лет, чтобы я запомнил вас тогда.
Барон откинулся в кресле с таким видом, будто совершенно был сбит с толку. Николь не могла сдержать улыбки.
Однако Андре, вместо того чтобы весело рассмеяться, как ее служанка, глубоко задумалась, не сводя с Бальзамо глаз.
Можно было подумать, что Бальзамо ждал этой минуты и был к ней готов.
Резким движением поднявшись, он несколько раз окинул девушку горящим взором. Она вздрогнула, как от электрического удара.
