Бернард Корнуэлл - Последнее королевство. Бледный всадник (сборник)
Я сделал несколько шагов вперед и раскинул руки, чтобы привлечь внимание датчан, держа в левой руке щит, а в правой – Осиное Жало.
– Вы умрете! – закричал я как можно громче сперва по-датски, а потом по-английски. – Вы умрете!
И все люди Альфреда подхватили этот крик:
– Вы умрете! Вы умрете!
И тогда случилось нечто странное. Беокка и Пирлиг впоследствии заявили, что это Святой Дух снизошел на нашу армию, и не исключено, что так оно и было, а может, мы просто внезапно поверили в себя. Мы поверили, что можем победить, и, крикнув датчанам несколько раз: «Вы умрете!», двинулись вперед, шаг за шагом, колотя мечами по щитам и громко выкрикивая, что врагу суждено умереть.
Я шел впереди, вовсю издеваясь над противником, вопя, пританцовывая на ходу, и Альфред крикнул, чтобы я вернулся в ряды. Позже, когда все было кончено, Беокка сказал, что король все время меня звал, но я кричал и приплясывал на траве, где лежали трупы, впереди остальных, и не слышал его.
И люди Альфреда следовали за мной, и король не призывал их вернуться, хотя и не отдавал приказа идти вперед.
– Вы ублюдки! – вопил я. – Вы дерьмо! Вы сражаетесь, как трусливые бабы!
Не помню, какие еще оскорбления я выкрикивал в тот день, знаю только, что кричал и шел вперед – один, приглашая хоть кого-нибудь из противников сразиться со мной в поединке.
Альфред никогда не одобрял таких дуэлей между «стенами щитов». И возможно, правильно делал. Сам король никогда не смог бы сражаться в одиночку, но он знал еще, что такие поединки опасны. Ведь тот, кто вызывает врага на бой один на один, вызывает свою смерть, и если он погибает, это лишает мужества его товарищей и придает храбрости врагу. Поэтому Альфред запретил нам принимать вызовы датчан, но в тот холодный мокрый день я все-таки бросил вызов, и один человек откликнулся на него.
То был сам Свейн. Свейн Белая Лошадь. Он повернул белого коня и помчался ко мне с мечом в правой руке.
Я видел, как из-под копыт летят комья земли, видел, как развевается грива жеребца, видел над краем щита Свейна его шлем с кабаньим рылом. Человек и лошадь стремительно мчались ко мне, датчане уже вовсю глумились, и вдруг Пирлиг закричал:
– Утред! Утред!
Я не повернулся, чтобы посмотреть на него. У меня оставалось мало времени, и, вложив в ножны Осиное Жало, я уже собирался вытащить Вздох Змея, когда кабанье копье Пирлига с толстым древком проскользило рядом со мной по мокрой траве – и я понял, что Пирлиг пытался мне сказать.
Я оставил Вздох Змея за плечом и подхватил бриттское копье как раз в тот миг, когда налетел Свейн.
Все, что я теперь слышал, – это стук копыт. Я видел белый развевающийся плащ, яркое сияние поднятого клинка, мотающийся плюмаж из конской гривы, светлые глаза лошади, ее оскаленные зубы, а потом Свейн круто повернул влево и рубанул меня мечом. Его глаза сверкнули в прорезях шлема, он наклонился, чтобы меня достать, но его меч еще не успел опуститься, как я бросился на лошадь и воткнул копье ей в живот. Мне пришлось сделать это одной рукой, потому что в левой я держал щит, но широкое острие пронзило шкуру и мышцы, а я с воплем попытался вогнать копье еще глубже. Меч Свейна ударил по моему щиту, как молот, его правое колено попало мне по шлему, и меня сильно отбросило назад, так что я растянулся на траве, выпустив копье. Но оно уже глубоко погрузилось в лошадиное брюхо. Животное ржало и плясало, дрожало и брыкалось; густая кровь лилась с древка копья, которое металось по траве.
Лошадь с окровавленным животом понесла. Свейн каким-то чудом удержался в седле. Я не ранил его, я даже до него не дотронулся, но он от меня бежал, вернее, его белая лошадь мчалась от боли – и мчалась прямо на датчан. Она инстинктивно свернула в сторону от «стены щитов», но ослепла от боли и упала прямо перед датскими щитами, заскользила по мокрой траве и тяжело врезалась к скьялдборг, проделав в нем брешь. Люди бросились от нее врассыпную, Свейн скатился с седла. А потом лошадь каким-то образом умудрилась снова встать и с визгом подалась назад. Кровь лилась из ее живота, она махала копытами на датчан – и тут мы бегом ринулись на них.
Я бежал со Вздохом Змея в руке, а лошадь все металась и плясала, датчане пятились от нее, и мы ударили в брешь в их рядах.
Свейн едва успел встать на ноги, когда появились люди Альфреда. Сам я этого не видел, но мне рассказали, что меч Стеапы снес Свейну голову одним ударом. Удар этот был так силен, что голова в шлеме взлетела в воздух: уж не знаю, правда ли это, хотя все может быть. Но вот что совершенно точно нельзя поставить под сомнение, так это нашу одержимость. Слепая, бурлящая одержимость битвы, жажда крови, ярость убийства. Лошадь делала работу за нас, взламывая датскую «стену щитов», а нам оставалось только врываться в проломы и убивать. И мы убивали.
Альфред не хотел этого. Он думал, что мы будем ждать атаки датчан, надеялся, что мы станем сопротивляться, когда они атакуют, но вместо этого мы словно бы сорвались с цепи и теперь сами решали, что делать. У короля хватило ума послать людей Арнульфа вправо, потому что наш отряд окружали враги, а всадники пытались обогнуть нас и зайти с тыла. Люди Суз Сеакса со щитами и мечами отогнали их, а потом охраняли наш открытый фланг, в то время как войска Альфреда из Этелингаэга и все бойцы Харальда из Дефнаскира и Торнсэты присоединились к резне.
Мой двоюродный брат тоже был там вместе со своими мерсийцами и оказался храбрым бойцом. Я наблюдал, как он отражает удар, сам наносит его, укладывает противника, вступает в схватку со следующим, убивает и его тоже и, даже не переведя дух, продолжает сражаться.
Мы залили вершину холма датской кровью, потому что в нас кипела ярость, а в датчанах – нет, и люди Осрика, бежавшие с поля боя, вернулись, чтобы присоединиться к битве.
Датские всадники умчались куда-то; я не видел, как они ускакали, но еще расскажу о них впоследствии.
А тогда я сражался, выкрикивая датчанам, чтобы они пришли и погибли, и Пирлиг был теперь рядом со мной с мечом в руке. Весь левый край клина Свейна был сломлен, выжившие разбились на маленькие группки, и мы продолжали на них нападать. Я ринулся на одну из таких групп, пустил в ход умбон щита, чтобы отбросить врага назад, пырнул его Вздохом Змея и почувствовал, как клинок пробил кольчугу и кожаную одежду. Леофрик появился неизвестно откуда, размахивая топором, а Пирлиг вогнал меч в лицо моего противника.
На каждого датчанина приходилось теперь по два сакса, и у врагов не было никаких шансов победить.
Один из неприятелей закричал, моля о пощаде, но Леофрик раскроил ему шлем топором, так что кровь и мозги брызнули на искромсанный металл, а я пинком отбросил раненого в сторону и всадил Вздох Змея ему в пах, отчего датчанин закричал, словно роженица.
