Александр Дюма - Графиня де Монсоро
– А он вас боится.
– Вы думаете, он меня не любит?
– Проклятие! Испытайте. Отнимите у него жену, и вы увидите.
– Это тоже логика отца Трике?
– Нет, это моя.
– Поздравляю вас.
– Она вам подходит?
– Нет. Мне больше нравится быть человеком чести.
– И предоставить госпоже де Монсоро излечить ее супруга духовно и физически? Ведь в конце-то концов, если вас убьют, нет никакого сомнения, что она прилепится к единственному оставшемуся у нее мужчине…
Бюсси нахмурился.
– Впрочем, – добавил Сен-Люк, – вот идет госпожа де Сен-Люк, это прекрасный советчик. Она нарвала себе букет в цветниках королевы-матери, и настроение у нее должно быть хорошим. Послушайте Жанну, каждое ее слово – золото.
И в самом деле, Жанна приближалась к ним, сияющая, преисполненная радости, искрящаяся лукавством.
Есть такие счастливые натуры, которые, подобно утренней песне жаворонка в полях, несут всему окружающему радость и добрые предзнаменования.
Бюсси дружески поклонился молодой женщине.
Она протянула ему руку, из чего явствует с полной неопровержимостью, что вовсе не полномочный посол Дюбуа завез к нам эту моду из Англии вместе с договором о четырехстороннем союзе.
– Как ваша любовь? – сказала Жанна, перевязывая свой букет золотой тесьмой.
– Умирает, – ответил Бюсси.
– Полноте! Она лишь ранена и потеряла сознание, – вмешался Сен-Люк. – Ручаюсь, что вы приведете ее в чувство, Жанна.
– Поглядим, – сказала молодая женщина, – покажите-ка мне рану.
– В двух словах дело вот в чем, – продолжал Сен-Люк, – господина де Бюсси тяготит необходимость улыбаться графу де Монсоро, и он принял решение ретироваться.
– И оставить Диану графу? – в ужасе воскликнула Жанна.
Обеспокоенный этим первым проявлением ее чувств, Бюсси пояснил:
– О! Сударыня, Сен-Люк не сказал вам, что я хочу умереть.
Некоторое время Жанна глядела на него с состраданием, в котором не было ничего евангельского.
– Бедная Диана, – прошептала она. – Вот и любите после этого! Нет, решительно, вы, мужчины, все до одного себялюбцы.
– Прекрасно! – сказал Сен-Люк. – Вот приговор моей супруги.
– Себялюбец, я?! – вскричал Бюсси. – Не потому ли, что я боюсь унизить мою любовь трусливым лицемерием?
– Ах, сударь, это всего лишь жалкий предлог, – сказала Жанна. – Если бы вы любили по-настоящему, вы боялись бы только одного унижения: быть разлюбленным.
– Ну и ну! – сказал Сен-Люк. – Подставляйте кошелек, мой милый.
– Но, сударыня, – возразил Бюсси голосом, дрожащим от любви, – есть жертвы, которые…
– Ни слова больше. Признайтесь, что вы уже не любите Диану, так будет достойнее для благородного человека.
При одной мысли об этом Бюсси побелел.
– Вы не осмеливаетесь сказать ей. Что ж, тогда я скажу сама.
– Сударыня, сударыня!
– Вы очень забавны, все вы, с вашими жертвами. А мы разве не приносим жертв? Как! Подвергаясь опасности быть зверски убитой этим тигром Монсоро, сохранить все супружеские права для любимого, проявив такие силу и волю, на которые были бы не способны даже Самсон[161] и Ганнибал; укротить это злобное детище Марса и впрячь его в колесницу господина триумфатора, это ли не геройство? О, клянусь вам, Диана просто великолепна, я бы и четверти того не смогла совершить, что она делает каждый день.
– Спасибо, – сказал Сен-Люк с таким благоговейным поклоном, что Жанна залилась смехом.
Бюсси был в нерешительности.
– И он еще думает! – воскликнула Жанна. – Он не падает на колени, не говорит «mea culpa»!
– Вы правы, – сказал Бюсси, – я всего лишь мужчина, то есть существо несовершенное, стоящее ниже любой самой обыкновенной женщины.
– Радостно сознавать, – сказала Жанна, – что я вас убедила.
– Что мне делать? Приказывайте.
– Отправляйтесь сейчас же с визитом.
– К господину де Монсоро?
– Да что вы! Разве об этом речь? К Диане.
– Но, мне кажется, они не расстаются.
– Когда вы навещали, и столь часто, госпожу де Барбезье, разве возле нее не было все время той большой обезьяны, которая кусала вас из чувства ревности?
Бюсси расхохотался, Сен-Люк последовал его примеру. Жанна присоединилась к ним. Жизнерадостный смех этого трио привлек к окнам всех придворных, прогуливавшихся по галереям.
– Сударыня, – сказал наконец Бюсси, – я отправляюсь к господину де Монсоро. Прощайте.
И на этом они расстались. Предварительно Бюсси посоветовал Сен-Люку не говорить никому о том, что он вызвал миньонов сразиться с ним.
Затем он отправился к господину де Монсоро, которого застал в постели.
Граф встретил появление Бюсси радостными восклицаниями.
Реми только что пообещал ему, что не пройдет и трех недель, как его рана затянется.
Диана приложила палец к губам: это было ее условное приветствие.
Бюсси пришлось подробно рассказать графу о поручении, возложенном на него герцогом Анжуйским, о посещении двора, о недовольном виде короля и кислых физиономиях миньонов.
Бюсси так и сказал: «кислые физиономии». Диана только посмеялась его словам.
Монсоро при этих известиях задумался, попросил Бюсси наклониться и шепнул ему на ухо:
– У герцога есть еще и другие замыслы, правда?
– Должно быть, – ответил Бюсси.
– Поверьте мне, – сказал Монсоро, – не компрометируйте себя ради этого подлого человека. Я знаю его. Он вероломен. Ручаюсь вам, что он никогда не остановится перед изменой.
– Я знаю, – ответил Бюсси с улыбкой, напомнившей графу об обстоятельствах, при которых сам Бюсси пострадал от измены герцога.
– Видите ли, – сказал Монсоро, – вы мой друг, поэтому я и хочу вас предостеречь. И еще: всякий раз, когда вы попадете в затруднительное положение, обращайтесь ко мне за советом.
– Сударь, сударь! После перевязки надо спать, – вмешался Реми. – Давайте-ка заснем.
– Сейчас, милый доктор. Друг мой, погуляйте немного с госпожой де Монсоро, – сказал граф. – Говорят, что в нынешнем году сад просто чудесен.
– Повинуюсь, – ответил Бюсси.
Глава XXXIX
Предосторожности господина де Монсоро
Сен-Люк был прав, Жанна была права. Через восемь дней Бюсси это понял и воздал должное их мудрости.
Уподобиться героям древних времен – значит стать на века идеалом величия и красоты. Но это значит также раньше времени превратить себя в старика. И Бюсси, позабывший о Плутархе, которого он перестал числить среди своих любимых авторов с тех пор, как поддался разлагающему влиянию любви, Бюсси, прекрасный, как Алкивиад,[162] заботился теперь только о настоящем и не проявлял более никакого пристрастия к жизнеописаниям Сципиона или Баярда в дни их воздержания.
