Анна Антоновская - Ходи невредимым!
– И ты, Георгий, решил последовать его совету? – слегка обеспокоилась Русудан.
– Раньше хочу еще раз попытаться убедить католикоса.
Тут Хорешани нашла своевременным сказать о казахской плетке. Несмотря на нетерпение, до конца полуденной еды «барсы» продолжали подшучивать над Папуна, убеждая его отослать алкоран правоверному Андукапару. Но как только очутились в башенке Георгия, Дато остервенело набросился на плетку и, к отчаянью Гиви, растерзал ее на части. С трудом развинтив рукоятку, Дато извлек узенькую полоску свитка…
«…и еще такое скажу, Моурави, найди для гонца к Шадиману важный предлог, ибо, как я ни хитрил, князь Шадиман уклончиво отвечал: „Выедешь из Тбилиси, мой чубукчи проводит тебя и в известном ему месте передаст тебе послание и укажет дальнейший путь…“ Думаю, Моурави, не к князьям Средней Картли посылал „змеиный“ князь меня, ибо все именитые съехались в Метехи. И еще: Хосро-мирза не стал бы попусту утруждать себя».
Затем Вардан подробно описал пребывание в доме азнауров Даутбека и Димитрия лорийского советника и какое оживление вызвало на тбилисском майдане появление опозорившегося Сакума. Сетовал Вардан и на торговые невзгоды, и на благосклонность царя Симона, «желающего слишком часто видеть несчастных купцов и амкаров перед троном, чем способствует разорению майдана, ибо дары тащат и те и другие…»
Но Георгий Саакадзе, не дослушав послания мелика, зашагал от оконца до узких дверей и обратно.
– Почти уверен, друзья, – вдруг резко остановился он, – что знаю, к кому Шадиман направил тайного гонца.
– К кому, Георгий?! Неужели полагаешь…
– Да, ты угадал, Даутбек, к шакалу!
– Но вряд ли он не знает о прибытии Теймураза в горы Тушети, и тогда непонятно…
– Что-то еще понадобилось Метехи от Зураба Арагвского!
– Не натравить ли на нас?
– Без помощи Шадимана натравил бы изменник на нас всех шакалов, если бы принимал нас за птичек, полтора ишака ему на закуску!
– Так вот, друзья мои, предлог я уже нашел.
Придвинув к себе серебряную чернильницу, Саакадзе углубился в размышления. Глубокое молчание нарушалось лишь поскрипыванием гусиного пера. Пануш недружелюбно поглядывал на бесцеремонно прыгающих по тахте солнечных зайчиков.
Внезапно молчание чуть было не нарушилось: Гиви припомнил, как на него обрушился кое-кто из умных «барсов» за поручение купить плетку, – а вот сейчас видно, у кого пустая башка.
Взглянув на рассвирепевшего Димитрия, хладнокровный Даутбек тихо посоветовал Гиви отложить опасный спор до вечерней еды.
Георгий поднялся. Он закончил послание к Шадиману. Отдав должное дружеским излияниям, Саакадзе просил главного везира, князя Шадимана Бараташвили, указать, куда направить надоевшее ему, Георгию Саакадзе, хуже ослиного крика, жалкое семейство мелика-атабага Лорийского. «Приходится признаться, сколько „барсы“ ни искали, не могли найти этого сторонника Иса-хана. Очевидно, храбрец, чье хвастливое оружие покрыто мною ржавчиною бесславья и обречено на долгое бездействие, отсиживается в неведомой норе, залечивая прищемленный ядовитый язык. Это почетное занятие надолго отвлечет его от мысли пленить Георгия Саакадзе. Но если и Метехи не знает, как напасть на след беглеца, то, быть может, знает, где зализывает свой прищемленный хвост великий мудрец Сакум? И лишь только князь Шадиман с помощью Сакума пожелает ответить, пленники будут направлены в указанное князем место. Рассчитываю, что жена проявит снисходительность к бывшему атабагу, утратившему в бегах свою боевую мощь…» Заразительнее всех хохотал Папуна. Затем стали обдумывать, кого же послать. Конечно, не для того, чтобы выведать, куда направляли Вардана, – об этом и так догадались, – а теперь важно разведать, что ответил на послание Метехи арагвский шакал.
– Одно думаю, притворяетесь или забыли, что лучше меня не найдете?
– Шутишь, Папуна! Кто тебя отпустит?
– Э, Дато, мне бояться не пристало. Ведь, раньше чем князья стали моими врагами, они ухитрились враждовать с моим отцом, дедом и святым духом.
– Если твердо, друг, решил…
– Тверже нельзя, мой Георгий, давно хотел Арчила повидать. Боюсь, не страдает ли он животом: легкое ли дело пятого царя дожевывать?
– Неужели прямо с короной глотает? – под хохот «барсов» наивно вопросил Гиви.
– Продолжай недоумевать, Гиви, – поощрительно подмигнул Георгий, – ты помогаешь мне обдумывать поездку Папуна. Лучше даже каджи не подскажет. Папуна может жить у Арчила, все слуги сбегутся повидать веселого гостя, а кто из грузин не знает: тунга вина лучше раскаленных клещей развязывает язык… Потом, кто без подарков возвращается домой? Значит, майдан…
– Для хождения по майдану нужны если не цаги, то ноги непременно.
– А что, если Шадиман тоже захочет сделать нам подарок и наденет на шею Папуна цепь?
– Э, Даутбек, неужели думаешь, у Арчила не найдется способ вовремя предупредить Шадимана, что он опоздал, так как я уже ускакал?
– Вернее, уполз?
– Поставлю свечку святому Або, если «змеиный» князь оставит тебе хоть полторы ноги. Я не согласен.
– Согласись, Димитрий. Если верить нашему Кериму, то аллах не имеет стражи у ворот своего милосердия. К вечеру, после тунги вина, выеду. Вам ли неизвестно, друзья мои: тот, кто спешит навстречу опасности, всегда избегает ее.
– Тогда, друг, ты должен вернуться с большой прибылью… Твоя мудрость победила меня.
– Ты угадал, Дато, прибыль зависит от мудрости, – и, видя, как «барсы» удручены, Папуна удивленно вскрикнул: – Как, вы не знаете историю пастуха и святого пророка?! Тогда что же вы, одичалые «барсы», знаете?.. Дорогой Георгий, не шагай так тяжело, пол провалишь!.. Так лучше, – добавил Папуна, когда Саакадзе, усмехнувшись, опустился на тахту. – Так вот, друзья мои, слушайте о мудрости. Однажды у молодого пастуха, который славился на много агаджа своею честностью и умением оберегать достояние деревни, пропал бык, – не просто бык, а надежда всего стада. «О, горе мне! – завопил после тщетных поисков пастух. – Как вернусь в деревню?! И захотят ли люди после такого позора доверить мне свое богатство?! А главное, что будет с коровами, ведь из-за сумасшедшей ревности проклятый сластолюбец не допускал в стадо не только другого быка, но и бычков изгонял, как только они начинали проявлять неуместную, по его мнению, резвость». Так, стеная и разрывая на себе одежду, убивался пастух. Вдруг перед ним, опираясь на посох, предстал старец и участливо спросил, что за горе заставило пастуха изодрать в клочья еще приличное рубище. Выслушав, старец сказал: «Я помогу тебе, о пастух, ибо аллах отпустил на мою долю достаточно мудрости, а люди, признав надо мною благословение неба, прозвали святым пророком. Но мудрость без трудов не дается, и я потратил много лет на приобретение благосклонности аллаха и поклонения людей… Поэтому за поимку быка последует награда». – «О святой пророк! – не подумав вскрикнул пастух. – Проси, что хочешь, ибо бык не только радость всего стада, но и моя честь!» Не успел пастух закончить свое признание, как пророк удалился в лес; но не прошло и часа, вернулся старец, ведя за рога быка, отоспавшегося после ночной оргии. Не дав пастуху опомниться, пророк тут же потребовал за труд две коровы, не преминув выбрать самых красивых. Содрогнувшись от слишком явной беззастенчивости пророка, пастух сослался на то, что коровы еще не удостоились внимания быка, а потому могут остаться бесплодными. Подняв глаза к небу, пророк кротко изрек: «Не останутся, я сам об этом позабочусь». Пастух в ужасе посмотрел на белую бороду пророка, доходящую до пояса, и такое начал: «Во имя Аали, как мог подумать о моей неблагодарности? Лучше мне самому подвергнуться насмешкам и проклятиям и даже потерять любовь молодой жены, чем затруднять тебя!» Пока они принялись состязаться в великодушии и вежливо кланяться друг другу, обе коровы неожиданно родили по теленку, прекрасных, как луна в четырнадцатый день ее рождения. Это сильно озадачило пастуха, ибо бык без всякого смущения смотрел на него странно-невинным взглядом и усиленно раздувал ноздри, вдыхая аромат сочных трав. Тогда пастух предложил пророку двух новорожденных телят, прекрасных, как луна в четырнадцатый день ее рождения.
