Пол Андерсон - Королева викингов
И когда она закрывала полог своей кровати, вот тогда она оставалась одна, пока хотела этого.
Но нет, она не собиралась расходовать темноту на привыкание к могиле, как Рагнхильд. Слишком много дел у нее еще оставалось не сделанными. Королева-мать лежала, размышляя, пока не погружалась в бессмысленные сновидения.
Кроме того, она не знала, какая участь была ей приуготовлена после смерти: бесконечный сон, или неугомонные, без отдыха, скитания, или огни ада, или возрождение, или соединение с миром, или что-то иное. Она не боялась и не питала надежды: она должна была сделать все, что могла, ради крови Эйрика.
К тому же не все дни были такими беспросветно унылыми. Конечно, Гуннхильд побывала на празднике солнцеворота. Там — а также раз-другой до того и несколько раз после того — ей доводилось поговорить со знатными людьми, чьи интересы уходили далеко за пределы островов, а пути пролегли от Исландии до Гардарики, от Оркнеев к Миклагару и Серкланду. Если собеседники нравились ей или ей казалось, что они могли бы оказаться полезными для ее сыновей, она прилагала все силы для того, чтобы очаровать их. Сейчас это давалось ей труднее, чем в те годы, когда она была молода и хороша собой. Однако старуха обладала острым умом, широкими и глубокими знаниями; местные вожди никогда еще не встречали равной ей в этом отношении женщины. И потому, когда она время от времени посылала слугу, чтобы позвать кого-нибудь к себе в гости, как правило, от ее приглашений не отказывались.
Ей становилось все труднее делать такие приемы веселыми. Однако она не утратила дара слова. Если ей случалось улыбаться, то она показывала белые, изумительно белые зубы, какие редко можно было увидеть и у куда более молодых женщин; она не забыла, как пользоваться в разговоре блеском глаз. Среди мужчин попадались и красивые, и это помогало ей. Она заставляла их рассказывать о себе, а потом незаметно переводила разговор на более высокие материи, например, на события, происходившие в Шотландии или Англии, и то, как на них можно было бы повлиять. В своих речах она не уступала разумностью и точностью мысли ни одному мужчине, даже превосходила большинство из них. Ее гости возвращались домой в задумчивости и чувствовали, что были бы не прочь получить еще одно приглашение. Сами же гости, в свою очередь, сообщали хозяйке те новости, которые так или иначе поступали к ним.
Таким образом Гуннхильд снова начала сплетать свои сети.
Солнце дошло до нижней точки в своем круговращении и вновь начало подниматься к югу. К Гуннхильд примчался Рагнфрёд. На его лице было написано возбуждение, а тело готово было затрястись от нетерпения.
— Мать, великое событие для нас! Я ничего не заметил бы, если бы сами Небеса не руководили мною. Я узнал, что ирландский раб Хлёдвира — священник. Был захвачен викингами, переходил из рук в руки, работал как лошадь на пахоте, но все же рукоположенный христианский священник. Я купил и освободил его. Его зовут Каэль. Он будет исповедовать нас, отпускать нам наши грехи и молить Христа, чтобы тот послал нам победу над язычником Хоконом!
— Что ж, прекрасно, — ответила Гуннхильд. Она лучше, чем Рагнфрёд, помнила Йорк, помнила Данию и Брайтнота, и первым делом подумала о том, будет ли во всем этом хоть какой-нибудь смысл. Где алтарь, где святая вода, где, наконец, сама церковь?
Но она ничего не сказала об этом, чтобы не разочаровывать сына. Ей очень не нравился небольшой круглый сероватый нарост, недавно появившийся на его правой щеке. Кожа у рыжих всегда бывает нежнее, чем у всех остальных. Об этом она тоже ничего не говорила, зная, что он не позволит ей применить к себе исцеляющее заклинание. А если ей удастся поладить с этим священником, то, возможно, Христос или кто-то из святых удалит болячку.
Каэль оказался молодым и крепким, но сломленным человеком. Он уже позабыл часть слов церковной службы, не говоря уже о том, чтобы правильно отслужить мессу. Хотя он делал все, что мог. Когда Рагнфрёд привел его к матери, Гуннхильд преклонила колени в своей отдельной каморке и сказала священнику, что она грешила. Сейчас, сказала она, ей не под силу вспомнить все свои проступки, но она знает, что была горда, завистлива и гневлива. Каэль наложил на нее епитимью — несколько раз прочитать «Аве Мария» и «Отче наш» — и перекрестил ей лоб.
Она прочитала эти молитвы. Впрочем, они нисколько не повлияли на те мысли, которые все время владели ею.
Жители с островов пришли к соглашению с Рагнфрёдом. Гудрёд намеревался со своими немногочисленными кораблями пойти в викинг к Ирландии, Уэльсу и, возможно, Фрисланду или Бретани. Что же касается Франции, то поселившиеся там норманны слишком уж отчаянно обороняли свои берега. Гуннхильд испытывала за обоих сыновей сильный страх, с которым ничего не могла поделать.
Одна ночь в конце зимы была холодной и совершенно ясной. Гуннхильд не могла уснуть. В конце концов она поднялась, сунула ноги в башмаки, набросила плащ поверх теплой ночной рубахи и вышла из дома. Двое стражников лениво поплелись следом. Но для нее они были не более чем тенями.
Воздух был неподвижным и пронзительно морозным. Гуннхильд слышала лишь бормотание прибоя, волны которого вяло накатывались на берег. От ее дыхания поднимался белый, как иней под ногами, пар. Над головой нависало огромное небо; звезды чуть ли не соприкасались одна с другой в этой черноте, которую пересекал навеки замерзший Лыжный Путь, исходивший… Она не знала, откуда он мог исходить.
Боги, Силы, Земля, Небо, выслушайте меня, шептала она, запрокинув лицо. Здесь я стою не для того, чтобы просить, но чтобы предлагать сделку. Даруйте победу моим сыновьям. Дайте мне знак — любое знамение, видение, полет птицы, сновидение, что угодно… Тогда, Христос, если это будет от тебя, я стану твоей. Я отрекусь от всех других, от всего, что ты называешь злом, я буду молиться и плакать, бороться за веру и подавлять язычников, отправлюсь в паломничество, дам клятвы и стану монахиней, сделаю все, что бы ты ни потребовал от меня.
Если же это будет от тебя, Один, я совершу великие жертвоприношения, целые стада обагрят кровью твои святилища, на ветвях будут раскачиваться повешенные люди, а церкви повсюду запылают. О, сначала мне придется заставить покориться моих сыновей, но это я смогу. Один, отец Всего, бог Войны; Тор, оберегатель, повелитель бурь, Фрейр, Фрейя, Ньёрд, которые возрождают жизнь и заставляют море делиться с нами своими богатствами: даруйте нам победу и дайте мне знамение в том.
Я же тем временем — я отправлюсь в дом моей дочери, дочери Эйрика, где буду вольна призвать вас, Земля, Небо, Воды, Огонь и все потаенные Силы. Вы даруете нам победу, а я… я не знаю, чем смогу отплатить вам, разве что обращаться с нашими финнами лучше, чем прежде. С вами я не могу заключить сделку. Вас мне придется просить.
