Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Впрочем, Паламеда слова и грубый хохот Гелена, кажется, разозлили почти так же, как царевича. Он прервал собеседника так резко, заговорил с такой злобой в голосе, что Гелен невольно отступил от него на шаг и сразу перестал смеяться.
— Я без тебя знаю, что для меня лучше! И сам могу решить, стоит или не стоит риска то, чего я добиваюсь! Если ты передумал помогать мне после того, как я уже помог тебе, то так и скажи, или…
— Тихо, тихо, тихо! — Гелен мигом опомнился и, возвысив голос, заставил самозванца замолчать. — Я нисколько не передумал, даже не собирался передумать… Нечего злиться! Твоя помощь мне все еще нужна, она будет мне нужна еще какое-то время, так что можешь во мне не сомневаться. Я лишь высказал удивление по поводу твоей приверженности итакийской царице.
— Ты говоришь, что и сам затеял все из-за любви! — чуть спокойнее произнес Паламед.
— Да, говорю. Я не скрываю, что по уши влюблен в Андромаху. Я влюбился в нее в тот день, когда тринадцать лет назад побывал в Фивах. Уже почти пять лет шла война, но ахейцы пока что не штурмовали Фивы — им было выгоднее угонять с прилегающих к городу полей скот, обирать их виноградники и временами подступать к стенам города, требуя от царя Эстиона богатых даров, рабынь и вина. Стенам Фив было далеко до стен Трои, а потому Эстион покорно все отдавал, понимая, что Приам едва ли сможет ему помочь. Правда, пару раз Гектор нападал со своими отрядами на войско Агамемнона под стенами Фив и наносил им немалый урон — уж что-что, а воинское искусство никто не знал лучше, чем мой братец, чтоб ему потошнее было в Аидовом царстве! Во время одного из перемирий Приам отправил в Фивы небольшой караван с лекарствами, а также двух лекарей: ему доложили, что в городе умерло несколько человек от красной язвы. Я тоже поехал — хотелось выбраться за троянскую стену. И вот там-то, в Фивах, я и увидал царевну Андромаху… Ей тогда было двенадцать, она была ребенком, но каким! Я сразу понял, что это будет самая прелестная девушка в троадских землях! И описать не могу, какова была… Струи родника, облака цветущих вишен, ветер, пахнущий спелым виноградом, отражение зари в море — ничто не идет в сравнение! Вернувшись в Трою, я спросил отца, могу ли посвататься к фиванской царевне. Но старый дурень, узнав, что ей двенадцать лет, только руками на меня замахал. Будто у него у гареме не было двенадцатилетних до того, как ему угораздило влюбиться в Гекубу, и он забросил гарем к сатирам на рога… А потом и вовсе сказал, что Эстион вряд ли захочет отдать дочь замуж в Трою: опасно! Вот тогда-то я понял, что ненавижу отца, что сильнее всего хочу проучить его за все… И перешел к ахейцам. А спустя еще четыре года у Агамемнона явилась мысль, наконец, взять и разрушить Фивы. Скажу прямо: я немало укреплял Атрида в этой мысли… Ахейцы взяли город, почти всех мужчин перебили, захватили много женщин. Но Андромахе с ее верной рабыней удалось убежать. Они сумели пробраться в осажденную Трою. Ей было шестнадцать лет. Вскоре до меня дошло, что на ней женился Гектор! Он отнял ее у меня, как отнял право на царскую власть, на любовь отца, на все, что было моим!
У Гелена вырвалось короткое, выразительное ругательство, он сплюнул прямо в куст, но к счастью, не попал в Астианакса, не то мальчик не усидел бы в засаде…
Теперь вдруг засмеялся Паламед.
— У нас, и правда, очень похожие истории! — проговорил он. — Только у меня куда больше причин ненавидеть Одиссея, чем у тебя ненавидеть Гектора. Видишь ли, я в юности часто бывал в Спарте и отчаянно влюбился в дочь дальнего родственника царя Тиндарея — в мою чудесную Пенелопу. Когда в Спарту съехались целой толпой цари и герои, чтобы сосватать дочь царя Елену Прекрасную, царь Итаки Одиссей увидал Пенелопу, предпочел ее Елене, тут же увез и женился на ней! Я думал, что сойду с ума! Самое смешное, что внешне мы с ним и в самом деле похожи, не то я бы не решился сейчас выдавать себя за него. Но на меня Пенелопа даже не смотрела, а в него влюбилась, едва увидев! Вот кто скажет: отчего такое бывает?
— Я не скажу, — пожал плечами Гелен. — Отчего Андромаха влюбилась в Гектора, мне понятно, в Трое от него сходили с ума едва ли не все девушки. Женщины всегда выбирают красавцев и героев, а он был и то, и другое… Да ну его! Ну, так что было дальше?
— А дальше, — вновь усмехнулся Паламед, — я только и думал три года подряд, как отомстить Одиссею. И случай представился. Этот хитрец сам придумал клятву, следуя которой, все, кто сватался к Елене, должны были всегда помогать ее избраннику… Когда Елена сбежала с Парисом, бывшие женихи, хочешь не хочешь, собрались ехать под Трою — воевать. А сам-то Одиссей мечтал никуда не ехать — как же, жена-красавица, сын родился, а тут, на тебе — отвечай за свою же выдумку. И когда несколько послов Атрида Агамемнона прибыли на Итаку звать царя в поход, он, видишь ли, притворился сумасшедшим! Запряг быков и давай пахать взад-вперед одно и то же поле, будто бы не видя, что оно уже вспахано-перепахано… Ему кричат: «Одиссей, Одиссей, очнись! Одиссей, мол, на войну ехать надо!», а он и ухом не ведет! Ну я-то понял, что он нас морочит. И, пока все пытались до него докричаться, побежал к нему в дом, покуда никто не видел, подхватил его сынишку — а тому и года не было, и, вернувшись на поле, положил младенца прямо в борозду, по которой царь вел быков. Что тому было делать? Погубить своего первенца? Делать нечего — остановился!
— А ведь я помню, что было дальше! — воскликнул слушавший со вниманием Гелен. — Когда я перешел на сторону ахейцев, среди них много говорили про это… Говорили, что Одиссей раскрыл измену Паламеда, и что Паламеда за это побили камнями. Это, выходит, тебя?
— Меня, меня! Ты не ошибся.
Гелен в это время немного отступил от куста, и Астианакс увидел в просветах ветвей, как исказилось лицо самозванца. На нем отразилась безумная ненависть…
— Да, Одиссей стал уверять ахейцев, будто я вступил в сговор с Приамом, что по наущению Приама убеждаю их всех оставить осаду Трои и плыть домой. Даже письмо подделал, от Приама ко мне, и сумел так ловко его «перехватить», что все поверили. А в довершение, когда итакиец стал меня обличать, то убедил еще и шатер мой обыскать! В шатре нашли мешок троянского золотишка… И как только не жаль было свое же золото отдавать, чтобы его «обличение» было убедительным!
— То есть, Одиссей тебя попросту оклеветал? — вздохнув с видимым сочувствием, проговорил прорицатель.
Несколько мгновений Паламед молчал, раздумывая, потом воскликнул:
— Самое во всем этом смешное, что то была вообще-то не клевета! Я, действительно, к тому времени вступил в сношения с Приамом и даже помог троянцам в одной их боевой вылазке, из-за которой ахейцы потеряли немало людей. Этим я хотел убедить Агамемнона снять осаду и уехать. Я думал, что торчать под Троей бессмысленно, а если вдруг удастся склонить упрямых Атридов заключить мир и убраться, то, во-первых, Приам и вправду мне немало заплатит, а во-вторых, в суматохе отъезда я могу разделаться как-нибудь с Одиссеем и, вернувшись на Итаку с богатыми дарами, возьму в жены Пенелопу. В то время еще был жив мой отец, я мог надеяться, что он в обход братьев сделает меня своим наследником, и тогда… А, да что там! Мы с Одиссеем оба ненавидели друг друга, оба мечтали друг друга погубить, но он оказался проворнее! Ахейцы поверили в мою измену, хотя Аякс Теламонид и Ахилл сомневались до самого конца, спорили с базилевсами. Но те, увидав золото, закричали: «Смерть! Смерть!» И начали кидать в меня камни. Когда я, весь в крови, упал, Ахилл, наконец, остановил их. Подойдя ко мне, он сказал, что я мертв. Верно, я был и впрямь похож на покойника… Агамемнон стал кричать, что не позволит предать мое тело погребению. Как я потом узнал, Ахилл с Аяксом вечером пришли на берег, где я остался лежать, приготовив все для погребального костра. Они решили не послушаться Атрида. Но меня там уже не было: я очнулся и, боясь, что меня добьют, побрел в сторону Трои. Заметил рыбачью лодку — верно, она отвязалась и уплыла в море. Я сел в нее, нашел на дне весло и стал грести, толком не понимая, куда плыву и зачем. Впереди показался корабль. Это были морские разбойники. Я им рассказал о себе всю правду, потому что врать не имело смысла. Ну, они и предложили мне плыть с ними. Я не отказался! В конце концов, могли ведь и за борт выкинуть…
