Как натаскать вашу собаку по античности и разложить по полочкам основы греко-римской культуры - Филип Уомэк
Переводить с латыни и греческого поначалу очень кропотливое занятие. Это долгий и порой вызывающий фрустрацию процесс. Смотришь слова в словаре, разбираешь их грамматическую форму, потом собираешь из них мозаику предложения.
Даже найти слово в словаре бывает трудно, так как иногда формы латинских слов не похожи на основную. Прошедшее время глагола rego «я правлю» – rexi. Если вам попадется форма rexi, вы, возможно, захотите посмотреть ее в словаре, но вы ничего не найдете, потому что латинские словари не очень-то хотят вам помогать. Вам также простительно думать, что прошедшее время от fero «я несу» будет строиться похоже, например fexi, но это не так.
– А как?
– Tuli. И таких штук много.
С древнегреческим еще хуже, особенно потому, что очень многие слова так похожи друг на друга. И это даже не считая неправильных глаголов, которые настолько злобные, что доставляют неприятности даже самым умным. Прямо как будто целые поколения учителей-садистов это все сочиняли, просто чтобы ввергнуть в отчаяние своих подопечных. Запутанные, непонятные формы слов сбивают с толку многих начинающих изучать эти языки.
Я на днях общался с коллегой-писателем, тоже античником. Он говорил, что существует два типа учителей классических языков. Либо вам попадется невероятно харизматичный и эксцентричный, который будет вдохновлять и очаровывать, либо дико строгий сухарь-викторианец. Кажется, чего-то среднего не существует, и если вам попадется второй, это может разочаровать.
– А ты какой?
– Э-э-э… Продолжим. Не было такого «золотого века», когда все школьники обожали латынь и были способны быстренько сочинять цицеронианскую прозу. В заметке The Times 1887 года хорошо видно, что думает о латыни юный Томми:
Latinam linguam (admitto) cordialiter odi.
Это переводится как «Признаю, что от всего сердца ненавижу латинский язык».
Все дело в упорстве. Начинаешь понимать, зачем тебя отправляли на шестимильные пробежки в дождь. Странные грамматические формы становятся второй натурой. Ну, после того как ты часами над ними потел. Постепенно становятся, обещаю.
На втором курсе университета я начал уверенно читать на обоих языках, и это было чудесное время. На третьем курсе, дня за четыре до экзаменов, я мог прочесть или перевести практически что угодно. Но я все равно не мог тягаться с героями романа Донны Тартт «Тайная история», где элитная группа американских студентов-классиков может беседовать по-древнегречески, едва начав учить этот язык.
Если не заниматься языком постоянно, он имеет свойство теряться. Это мышца, которую надо тренировать, как играть гаммы на пианино. Если не переводить даже пару недель, можно потерять хватку, особенно в древнегреческом. У меня есть своя теория о том, что это связано с непривычным алфавитом.
Так как спрос на занятия древнегреческим не такой большой, как на латынь, именно греческий первым вылетел у меня из головы. И вот через три года после окончания университета меня впервые позвали читать с учениками Гомера, и я обнаружил, что с ужасом и благоговением гляжу на символы, которые, как мне кажется, написали инопланетяне. Но язык возвращается, как верная собака!
Уна гордо встряхнулась.
– Сейчас я в состоянии довольно легко читать большую часть латинских текстов I века до н. э. и I века н. э.
Что касается греческого, то Гомер со временем становится легче, так как природа его поэм подразумевает многочисленные повторения слов, например эпитетов (таких, как «шлемоблещущий Гектор»), или событий, таких как жертвоприношение или отплытие в море. Похоже обстоит дело с Софоклом: у него предложения внезапно становятся на место, как прекрасные мраморные плиты. Эсхил бывает труднее, а Аристофан, кишащий идиомами и шуточками, может запутать. Все зависит от автора. Когда привыкнешь к автору, интеллектуальный восторг обеспечен беспредельный.
В этом деле помогает классическая книжная серия Loeb с параллельным переводом текстов на английский. У большинства классиков есть полка, уставленная Лебом: древнегреческие тексты в зеленых обложках, латинские в красных, и все это выглядит очень стильно.
Когда я беседовал с Джеффри Хендерсоном, главным редактором Loeb Classical Library, он рассказал мне легенду о том, что зеленые (green) обложки у них для греков, а красные (red) – для римлян. У меня у самого ассоциации такие, что воинственным римлянам подходит красный и книжки стоят в ряд, как воины в красных плащах, или еще с планетой Марс; в то время как грекам больше идет задумчивый зеленый.
У этой серии есть фанаты: «Лебовская серия… была даром свободы… Благодаря этой серии признали существование любителя, и в большой степени стали уважать… О трудности греческого мало кто говорит, в основном, наверное, потому, что сирены, заманивающие нас в эти губительные воды, – обыкновенно ученые, забывшие об этих трудностях. Но для обыкновенного дилетанта они реальны и очень велики; и хорошо бы признать этот факт и осознать, что нам всегда и неизменно нужна будет помощь Леба», – пишет Вирджиния Вульф в The Times Literary Supplement в 1917 году.
В этих книжках я прочитываю несколько строк по-древнегречески или по-латински, а потом, если натыкаюсь на неизвестное слово или непонятную фразу, сверяюсь с английским текстом. Получается разрозненно, но очень захватывает, когда все начинает идти одним потоком.
Леб хотел, чтобы книжки помещались в карман, – у меня многие потрепаны и изорваны, потому что я таскал их с собой по всему миру. Эсхил побывал со мной в Канаде, Гомер – в Испании, и мне доставляет острое удовольствие думать, что эти авторы путешествуют по всему свету. В ту же поездку в Канаду я взял с собой компактное издание книги Эдуарда Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи». Дама, встречавшая меня в аэропорту, с интересом взглянула на книгу и спросила: «Это что, триллер?».
Она была почти права. Об Империи мы поговорим позже.
В переводе с английского на латынь или греческий есть свои сложности. В любом случае, Уна, не пользуйся Гуглом, как несколько незадачливых кембриджцев, выступавших против застройки. Пользуйся своим великолепным мозгом. (С недавних пор я стал усиленно кормить ее рыбой в надежде на то, что ее умственные способности вырастут, как у Дживса.)
– Так что ты говорил про Кембридж?
– На нескольких новых домах там краской написали «Locus in Domos Loci Populum!». Если ты переведешь это Google-переводчиком, то получишь бессмыслицу. В общем, если собираешься написать что-то по-латински, пусть тебе поможет настоящий филолог-классик. (Я не навязываю свои услуги, если что…)
Так что такое латынь? Это язык, на котором говорило племя латинов. Он распространился по всему Апеннинскому полуострову, вытесняя другие языки (такие, как оскский и умбрский, от которых осталось только несколько надписей с географическими названиями, например название города Помпеи.
