Луи Бельмар - Охотник на тигров
— А, и эти тоже… Ну, в таком случае пусть Санхес…
— Санхес лежит в постели, сеньор, — продолжал докладывать управляющий. Его сбросила с себя дикая лошадь, которую он поймал и хотел объездить. При падении он повредил себе ногу, так что никак не может…
— Жаль, это тоже очень дельный человек! — с недовольным видом проговорил дон Мариано и, отпустив управляющего, обратился к гостю: — Вот, видите, мой дорогой друг, недавно у меня было четверо людей, которых я мог бы предложить вам, а теперь не осталось ни одного. Есть, правда, еще разные слуги, но из них ни один не годится для вас. Мне очень совестно, что я не в состоянии…
— Не беспокойтесь, пожалуйста, дон Мариано, — с оттенком нетерпения прервал молодой человек. — До дома я доберусь и один, а у отца, наверное, найдутся люди, которым не достает только руководителя… Мне нужно скорее отправиться в путь. Позвольте только сначала проститься с сеньоритами.
— Идите, идите к ним! — с невольной улыбкой разрешил де Сильва и, крепко пожав молодому человеку руку, отпустил его.
Сестры теперь сидели вместе в гостиной и, обнявшись, плакали. Они уже знали все, что произошло на дворе, и оплакивали смерть верного слуги дона Рафаэля и привезенную им дурную весть. В особенности горевала Гертруда. Только начавший было распускаться перед нею бутон счастья теперь снова закрылся под ядовитым дыханием беспощадной действительности. А Марианита оплакивала горе сестры, которой так сочувствовала.
Когда дон Рафаэль пришел в гостиную проститься со своей невестой и ее сестрой, Марианита хотела оставить их вдвоем, но Гертруда удержала ее, сказав, что не имеет больше от нее тайн и может проститься с женихом при ней.
Прощание жениха и невесты было не только трогательное, но даже торжественное.
— Злая судьба, — говорила, между прочим, Гертруда стоявшему перед ней на коленях жениху, — едва соединив нас, снова разлучает на неопределенное время. Возьмите, дорогой мой, одну из этих прядей моих волос и носите ее при себе, как талисман, который будет охранять вас от всех опасностей. Другую такую же я оставляю у себя. Теперь поклянитесь мне, что если вы когда-либо, где-либо и при каких бы то ни было обстоятельствах получите от меня эту вторую прядь, то это будет означать следующее: «Та, которая посылает вам эти волосы, знает, что вы разлюбили ее, но несмотря на это, она сама не в силах изменить своих чувств и желает еще раз видеть вас». Это странные и, пожалуй, даже страшные слова, дорогой Рафаэль, но я должна была их сказать, — заключила молодая девушка.
— Клянусь вам, — пылко произнес молодой человек, — исполнить ваше желание при каких бы то ни было обстоятельствах! Как только я получу эту драгоценную для меня прядь, я брошу все и тотчас же прилечу к вам на крыльях любви, чтобы на коленях уверить вас в неизменности моих чувств.
— Ваша клятва будет записана на небесах, Рафаэль! — торжественным тоном убежденно проговорила Гертруда и грустно прибавила: — Но время бежит. Я не хочу больше задерживать вас. Идите и исполните свой долг. Возьмите вот еще этот шарф. Я вышила его для вас в то время, когда мы были в городе, и я каждый день ожидала того, что произошло только сегодня. Каждый стежок этой вышивки будет напоминать вам мысль, вздох, молитву о вас вашей Гертруды. Прощайте или до свидания, если это будет угодно Богу, мой дорогой Рафаэль.
— Да, мне пора… Я должен ехать, — говорил как в бреду молодой человек, не поднимаясь, однако, с колен и покрывая руки невесты пламенными поцелуями.
Наконец Гертруда заставила его встать и убрать в нагрудной карман камзола шарф, в который она сама тщательно завернула прядь своих волос.
— Идите же, идите, мой дорогой, возлюбленный жених, — настаивала она, выдергивая свои руки, которые он не переставал покрывать поцелуями. — Помните, что ваш отец нуждается в вашей помощи. Идите и исполняйте свой долг.
Она обеими руками обхватила его голову и крепко поцеловала в лоб, потом слегка подтолкнула его к двери. Молодой человек, как безумный, вылетел из комнаты, забыв даже проститься с сестрой своей невесты.
Глава XI
ДОЛГ И ЛЮБОВЬ
Последние лучи заходившего солнца окрашивали в яркие переливчатые цвета небосклон, когда дон Рафаэль выехал из горного ущелья, по которому пролегала дорога от гасиенды Лас-Пальмас до гасиенды Дель-Валле, принадлежавшей отцу молодого человека.
Приближаясь к родной усадьбе, дон Рафаэль был удивлен зловещим безмолвием, царившим вокруг. Чувствуя что-то недоброе, молодой человек приготовил свою винтовку и выехал на вымощенную аллею, которая вела к господскому дому и с обеих сторон была окаймлена американскими кипарисами. В конце аллеи высилась каменная ограда. Тяжелые ворота посредине ограды бы полуоткрыты, но с обширного двора гасиенды не доносилось ни малейшего звука, и там не замечалось никакого движения.
Перед самыми воротами конь молодого всадника вдруг с громким ржанием метнулся в сторону. В сгущавшихся сумерках всадник не сразу мог разглядеть, что испугавший его коня предмет был человеческим телом, распростертым на земле, поперек въезда, и это тело было без головы.
Когда дон Рафаэль наклонился с седла, чтобы рассмотреть, чье могло быть это тело, из груди молодого человека тотчас же вырвался крик ужаса, горя, отчаяния и бешенства, не встретивший никакого отклика, кроме глухих отголосков. Это тело принадлежало его отцу, а отделенная от него голова оказалась подвешенной за волосы к перекладине ворот… Сын опоздал! Все было уже кончено!
Молодой человек смотрел безумными глазами на вздувшееся лицо. Да, это было знакомое, дорогое лицо отца, только сильно искаженное насильственной смертью!
Было ясно, что испанец дон Луис Трэс-Виллас пал жертвой разбойничьей шайки; жестоких рук этих «освободителей» не могли остановить ни либеральные политические убеждения старика, ни его всем известная доброта, ни его почтенные годы. Виновники этого злодеяния даже хвастались совершенным ими подвигом, судя по тому, что на одном из столбов ворот, под головой убитого, они начертали углем свои имена — Аройо и Антонио Вальдес.
Долгое время убитый горем сын оставался совершенно неподвижным перед этим ужасным зрелищем, спрашивая себя:
«Где и когда я разыщу этих злодеев?.. А разыскать их я должен во что бы то ни стало!.. Буду всюду выслеживать их день и ночь, без остановки, без отдыха, пока и их головы не будут висеть здесь же… Но, — являлся новый мучительный вопрос, — как я могу после такого злодеяния принимать участие в борьбе?.. Нельзя же мне становиться под одно знамя с убийцами моего отца!..»
