Рафаил Зотов - Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения
Итак мы были под Данцигом! Ополчению пришлось стоять на разливе. Этот разлив был произведен Французами для защиты слабейшей стороны Данцига. Устроив на Висле плотину, они затопили все низменные окрестности — и все сообщения, караулы на Форпостах и взаимные атаки производились тут на плоскодонных лодках, из которых однако в случае нужды можно было выскочить и идти пешком по пояс в воде.
Нужно ли описывать местоположение, окрестности и укрепления Данцига? Все это так известно. Очень посредственный город с 60 т. жителей прелестнейшие окрестности и бесчисленные укрепления, сделанные на досуге в продолжение 6-ти лет лучшими инженерами Наполеона. С самого начала осады мы мало имели случая видеть красоты форштатов и дач. Стоя на разливе, мы видели только Архипелаг домов и валов, выказывающихся из-под воды, слышали только кваканье лягушек, занимались только беспрестанными караулами и разъездами и изредка для забавы перестреливались с Французскими наездниками (в лодках), являющимися всегда весьма неожиданно для собирания по домам провианта. — Когда Ополчение прибыло под Данциг, то осадный корпус находился под командою Генерала Лёвиса и состоял из 10 т. человек, В Данциге же по всем известиям было более 30 т. — Мы были рассеяны на пространстве 20 верст, а они могли на каждой пункт направить массы вдесятеро сильнее, и при всем этом беспрестанные их вылазки всегда оканчивались не в их пользу.
Впрочем мы иногда и очень миролюбиво жили с Французами. На разливе было несколько прекраснейших дач, которых ни мы, ни они не занимали, но которые однако же и мы и они часто посещали. На одной из них, поблизости которой Дружина наша содержала передовой караул, жил Данцигский купец, старик с 3-мя дочерьми. Чего ж больше, чтоб быть там почти ежедневно. Приехав однажды не в обыкновенное время, мы увидели другую лодку, привязанную к забору. Полагая, что это кто-нибудь из другой Дружины, познакомившийся с этим приятным домом, мы преспокойно вошли в комнаты, — и что же? четыре Французских Офицера рассыпались в нежностях пред нашими красавицами. Мы вспылили, выхватили сабли, девушки завизжали и единоборство готово было начаться, вдруг расчетливый старик остановил нас — и самым трогательным образом просил не губить его и самих себя. Кто б ни остался победителем — я все таки погиб, — потому что обе стороны вменят мне в преступление радушный мой прием, и Русских и Французов. А вы сами рассудите, могу ли я не принимать тех, или других? Если б здесь стоял пост чьего либо войска, то я, разумеется, должен бы был соблюдать общие правила войны и не принимать к себе других, — а теперь я на какой-то нейтральной полосе, и если б даже не хотел, то принужден оказывать гостеприимство всякому кто ко мне приедет. Оставьте же, сделайте милость, господа, всякую ссору у меня в доме, и если угодно вам драться, то выезжайте на разлив, — а по моему, так лучше посидите и погостите у меня мирно и дружно. На поле сражения вы будете исполнять каждый свою должность и убивать друг друга, а здесь какие у вас личные ссоры? Дайте же друг другу руки и разопьемте со мною хорошего Иоганнсбергера. — Французы первые захохотали и подали нам руки. «Старик прав! закричали они, на все свое время!» Молча опустили мы сабли и подали руки Французам, а чрез полчаса мы уже разговаривали с ними так дружески, как будто с короткими приятелями. О политике разумеется ни слова. — Мы дали обещание друг другу ни кому не сказывать о нашей встрече — и покуда мы стояли на разливе, никто не знал об этом, — а мы продолжали навещать старика и дочерей его. Впрочем очень редко встречались опять с Французами.
5-го Апреля случилось на моем карауле весьма интересное происшествие. Казаки форпостов привели двух человек, вышедших из города. Я очень лениво спросонков стал допрашивать их по-немецки, как вдруг один из них заговорил со мною самым чистым Русским языком — и объявил о себе, что он Гвардии Капитан Фигнер. Имя партизана, столько прославившегося в 1812 году, было мне конечно очень известно, но я не знал, что он попал в Данциг и не понимал каким образом оттуда так спокойно вышел. —
С уважением вскочил я, чтоб всмотреться в человека, сделавшего себе историческое имя, стал его расспрашивать: как он очутился в Данциге и как вырвался оттуда? — но он не рассудил терять времени в пустых со мною разговорах, а просил поскорее дать ему конвой в главную квартиру, — что я и исполнил, поспешив донести своему отрядному Начальнику об этом происшествии.
12-го числа сделал неприятель сильную вылазку из Данцига. На нашу долю досталось несколько лодок с Фалконетами и пехотная колонна по валу. С знаменитого Березинского дня — это была для меня новинка — и почти шутка. Около 1500 человек с 8 орудиями с обеих сторон — это после огня Полоцкого ~ была петушиная драка. Сначала отступили мы, потому что вал, по которому шла колонна неприятельская, был у нас в тылу, — но когда мы поравнялись с ним, и к нам подоспели два орудия (а у Французов были только фальконеты), то не уступили им уже ни шагу, не смотря на превосходство их сил. Более часа продолжалась перестрелка, — но как наши два орудия гораздо сильнее действовали, нежели их мелочь, то мало помалу и пустились они в обратный путь, не прорвавшись ни в один дом, где бы им можно было поживиться, коровками и прочею живностью). Когда же дело дошло до усаживания в лодки, то видимый беспорядок распространился в их рядах. Нам велели тотчас крикнуть: ура! и броситься на штыки. Этот последний маневр чрезвычайно не понравился неприятелю — и он, оставя нам добычу две лодки, с остальными наскоро убрался домой.
Наши сгоряча догоняли многих пешком но воде и приводили до плен. Все наше дело кончилось чрез 1 1/2 часа — но зато вдали мы слышали сильную канонаду и перестрелку — и после узнали, что на левом Фланге было гораздо важнейшая вылазка, которая также однако не удалась неприятелю. Весь день простояли мы в ожидании вторичного посещения — и ввечеру пошли по домам рассказывать друг дру [5]…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..
…….досадою должны были быть свидетелями поражения наших товарищей, не имея средств помочь им. Правда на береговом валу выставили мы все наши 6 орудий и начали стрелять на ту сторону, — но скоро заметили, что это бесполезный труд. И друзья, и неприятели были от нас гораздо далее пушечного выстрела. Из главного корпуса отправили туда сильный отряд чрез Диршау, но это составляло обход в 50 верст, — а до тех пор Французы целые два дня пропировали в занятых ими деревнях и 17-го числа пошли обратно, оставя только в них кошек и собак. Все прочее было угнано и увезено. Верно на целый месяц взяли они там провианта и Фуража для всего города. С тех пор тамошний отряд был усилен и прикрыт сильными полевыми укреплениями, — но с тех пор до поздней осени Французы уже не показывались на Нерунге.
